Алекс Норк - Еще не вечер

— И ничего определенного?

— Увы.

— Информация, которую я сейчас сообщу, в интересах следствия пока не раскрывается. Вы понимаете?

Ему со снисходительной улыбкой кивнули.

— Преступники, судя по всему, не собирались его убивать. Их интересовали две ярославские иконы пятнадцатого века, переданные, как нам известно, в церковь из вашего собора.

Сообщение не то чтобы вызвало у хозяина замешательство, но как-то подействовало и затруднило ответить сразу.

— Вы ведь передавали для его церкви две эти иконы?

— Передавал.

Снова пауза.

— Простите, вас что-то смущает?

— Смущает… вы правильно сказали, — он снова заговорил в прежней манере: — Вы сами иконописным искусством не интересовались?

— Нет, не пришлось.

— Вот. Искусство это очень отдельное от прочих художеств. И разбираются в нем, естественно, очень немногие люди. Даже профессиональные художники в этом часто не смыслят. Хотя, разумеется, сами они, хе, другого мнения. Я с некоторым основанием говорю, так как прежде чем Бог обратил меня к вере, два курса Суриковского института в Москве закончил. Скажу теперь про детали: различить в иконостасе — а там больше двух десятков икон — достоинство этих двух, ярославской школы, совсем непросто. Тем более, церковь совсем недавно открыта и ее посещало незначительное число прихожан.

Владимир позволил себе возразить:

— А что особенного-то, если раньше иконы в соборе висели? Тут их и могли заприметить.

— Не могли, в том-то и дело. Они находились в запасниках. Собор, милостию Божьей, имел много хороших икон. В двадцатые годы, когда большевики организовали погромы церквей, тогдашний настоятель собора сумел договориться с местным главой коммунистов — а среди них и приличные люди случались: сдали все золотые оклады, прочее ценное, а те, со своей стороны, оставили собор в покое и даже службу в нем, хотя ограничили, но не запретили совсем. Прослышав, сюда из губернии, тайком, разумеется, везли наиболее чтимые в приходах иконы. А позже, при сталинских репрессиях, приносили и граждане — боялись люди, что обвинят «в чуждой идеологии». Теперь, с новым временем, мы начали передавать хранившиеся в запасниках иконы, но что касается икон исторической значимости — только в места, где обеспечены необходимые для них условия. Та церковь имеет кондиционирование — хороший температурный режим.

— Кто знал ценность ярославских икон?

— Я, наш старый служитель, которого уже нет два года на этом свете, сам покойный, — пожилой человек развел руками, — и те неизвестные нам люди, которым он об иконах рассказывал, — опять в его лице явилась задумчивость с оттенком недоумения. — Однако вот, есть в этом деле с иконами одна непонятность.

— Какая же?

— В той церкви имеется значительно большая редкость — псковская икона двенадцатого века, и она, несомненно, дороже любой из тех двух, а скорее — обеих вместе.

Владимир почувствовал в голове пустоту, и чтобы уйти из этого состояния, быстро спросил:

— Она тоже из собора?

— Нет, подарена была церкви одной прихожанкой — незадолго до своей смерти подарила. И об этой иконе в уведомлении, уж во всяком случае, находилось гораздо больше людей.

— Икона помещалась в иконостасе?

— Нет. В церкви, если помните, два небольших придела.

— А, такие выпуклости, типа эркеров, слева и справа?

Видно, невежественность молодого гостя досадила священнику, потому что легкое кривление лица он сдержать не сумел.

— Н-да, вот в правом приделе она и висела.

— Это что, можно просто подойти и снять?

Владимира почти что охватил ужас — не помнил он сейчас, что там висело или уже не висело, ужас прочитался хозяином, который поспешил скорей успокоить:

— Однако ее не украли. Я ведь выехал в церковь сразу, как пришло сообщение из милиции. Сам полковник, Игорь Петрович, допустил меня, когда еще тело убиенного не было увезено.

У Владимира завертелись цифры: две сотни тысяч за ярославскую пятнадцатого века, а псковская — двенадцатого — это еще дотатарский период, это вообще что такое, может и миллион?

— То есть… а если спектакль?

Он запустил руку в волосы и не сразу ответил, когда хозяин поинтересовался, что гость имеет в виду.

— Сделали вид, что шли за одними иконами, а взяли другую.

— Простите, зачем?

Теперь он не понял вопроса и посмотрел на священника.

— Зачем делать вид? — пояснил тот.

— С целью подмены. Отвлечь внимание на другие иконы — следственные органы решат, что кража не удалась, и псковская икона не будет объявлена в розыск. Не будет даже принята во внимание, понимаете?

Теперь хозяину захотелось поворошить свои волосы.

— Да-да. Я, конечно, не рассматривал икону, просто взглянул в ту сторону. Хм, за пять месяцев, что она там висит, нетрудно изготовить подделку, — мысль собственная ему не понравилась, брови от этого мрачно сдвинулись. — Потребуется теперь специальная экспертиза… впрочем, если желаете, я мог бы завтра сделать предварительный осмотр, возможно, он что-то скажет.

— Очень желаем.

У Владимира, между тем, уже слегка свербило внутри.

— Святой отец, простите меня, но как же было держать серьезные ценности в маленькой церкви? Человека, вот, и убили!

Священник, чуть погрустнев, произнес:

— Попущение Божье.

Захотелось чего-то вроде — «зачем же на Бога кивать?», но памятуя о вежливости, он сдержался и негромко спросил:

— «Попущение» — что такое, в каком оно смысле?

— Попущение разным бывает. Скорбным, когда взирая на нас Господь думает: что же сделаю вам, если сами к хорошему деланью не стремитесь. А бывает и попущение, видимое нами как злое событие, однако не от злого умысла исходящее.

«Вот заморочки!»

— Так у нас какой категории попущение, — у него нашлось вдруг нужное слово: — богооставленности?

— Не могу я о сём судить, сын мой.

— А по-моему, человеку концом лопаты в висок — зло в чистом виде. Ну как вот такое попущение? Священнику-то за что?

— Вы не сердитесь, — очень дружелюбно сказали ему. — Зло причиняющего может и не быть злом для претерпевшего.

— В том числе и убийство?

— Смерть постигнет всех нас. Разница в том, что неверующие или смутно верующие люди отодвигают ее всеми силами из сознания. Но истинно верующие не страшатся, их сознание измеряет каждый шаг и поступок, как если бы смерть случилась сейчас.

Владимиру не очень понравилась такая «интерпретация», но возражать было нечего — каждый живет, как ему нравится.

— И почему, сын мой, вы считаете, что внезапная немучительная смерть от зла была злом для усопшего?

Это совсем, совсем смешало недоумение и протест. Собственно, от такой психологии всего один шаг до «непротивления злу насилием», а там — и до ликвидации правоохранительных органов недалеко.