Мишель Демют - «Если», 1993 № 10

Оптимисты (и первый среди них — геронтолог Р.Батлер, автор нашумевшей книги «Зачем долго жить? Старость в Соединенных Штатах Америки»): Опасения беспочвенны, энергия молодых должна поддерживаться мудростью стариков; не зря же большинство американцев «третьего возраста», как показали опросы, были против войны во Вьетнаме.

К слову, сомнительному аргументу Батлера можно противопоставить библейский сюжет: ложная верность преданию, неспособность открыться истине привели старейшин народа в ряды насмехавшихся над распятым Христом…

Скептики: Дискомфорт от сознания неизбежности собственной смерти, быстротечности жизни в немалой степени стимулирует творчество художников, изобретателей, честолюбие политиков. Неизвестно, как повлияет сознание возможности чрезмерно долгой жизни — или даже отсутствия смерти — на психику, мировосприятие человека.

Оптимисты: Будем развивать таланты, менять профессии, решать проблемы экологии, совершенствовать человеческий род…

Нетрудно заметить, что вопросы, в той или иной мере касающиеся философских, нравственных аспектов бессмертия, вызывают растерянность оптимистов. Надежность систем организма можно, хотя до определенного предела, совершенствовать. В клиниках наподобие той, что создал в свое время в Швейцарии эндокринолог Пауль Ниханс, можно если и не дарить вечность, то по крайней мере эффективно омолаживать (его знаменитые пациенты и впрямь жили долго: папа Пий XII до 82 лет, Т.Манн до 80, С.Моэм до 91, Б.Барух до 95, сам Ниханс до 89 лет — он скончался в 1971 году). Но как быть с ментальностью, с отношением к жизни и смерти, к будущему, если смерти нет? Известный отечественный геронтолог В.В.Фролькис убежден, что бессмертие было бы мучительным для человека, пагубным для общества, которое на том и стоит, что каждое поколение обновляет жизнь. Что касается стремления продлить жизнь, то, по мнению ученого, речь должна идти не об удлинении периода дряхлости, а о несравненно более важной и сложной задаче — улучшении качества жизни. Иными словами, достигнув старости, сохранять здоровье, достаточную работоспособность, интерес к окружающему.

Но в это понятие — качество жизни — нужно непременно внести и новое осмысление бытия, чтобы найти в самой его глубине, по словам С.С.Аверинцева, «таинственную, неразрушимую и необъяснимую Радость». Трагическая ситуация со старыми людьми в нашем отечестве состоит в том, что они этой радостью обделены, и не по душевной неразвитости или слабости мировоззренческой рефлексии, а изначально, так сказать, запрограммированы на внутренний крах на закате жизни. С малых лет мы, безусловно, ангажированы историей, общественными учениями и утопиями, химерами борьбы, и когда перспектива рушится, старые идеалы развенчаны, а новые принять нет ни сил, ни желания, ни времени, то личность оказывается в ситуации катастрофы, пустоты. Утрата смысла жизни, который определялся по историческому сценарию, оказавшемуся блефом, порождает экзистенциальный вакуум, как назвал драму пустоты бытия австрийский психологи психотерапевт Виктор Франкл. Главный упрек он предъявляет не личности, но государству, обществу, долгие годы отучавшему и отлучавшему людей от ответственности за поиски реального смысла жизни. Кстати сказать, сам Франкл, прошедший в годы войны нацистские концлагеря, казалось бы, мог с полным основанием говорить о решающем значении объективных обстоятельств, лишающих человека выбора, однако он мужественно апеллирует к свободе и ответственности индивида при любых формах внешнего угнетения.

Виднейшие современные философы приходят к тому же выводу, размышляя над источником трагедии: «культ истории» (К.Ясперс), вера в то, что она, как хозяин, всех рассудит и все устроит, подорвал в человеке доверие к внутренней правде, непосредственному нравственному убеждению, ценность которого отстаивает христианство. Индивид, по замечанию отечественного философа Эрика Соловьева, привык всякий раз искать в истории оправдание своим поступкам. Это — правда о наших стариках, бушующих на площадях под красными знаменами: попробуй под обломками рухнувшей системы отыскать себя, по-иному понять свое предназначение! По аналогии с инвалидами детства и инвалидами войны можно говорить об инвалидах истории. Трагедия огромной массы людей: к неотвратимым бедам, которые приносит старость сама по себе, прибавилось безрадостное ощущение бессмысленности жизни.

Пути спасения, предложенные когда-то экзистенциалистами, сегодня, в пору бесчисленных экстремальных ситуаций и пограничных состояний, выглядят вполне актуальными. С тем, что преподносит история, нельзя не считаться, или, как мы любили повторять, жить в обществе и быть свободным от общества невозможно. Но это должно остаться, так сказать, за скобками, когда речь заходит о человеческом предназначении. Быть самим собой, быть верным себе, не поддаваться соблазну исторических, мистических и других призывов. Найти и осуществить свой смысл жизни. Помощь в этом предложил уже упомянутый В.Франкл, разработавший своеобразный психотерапевтический метод — логотерапию. Общего для всех или для группы людей смысла жизни не существует. «Ставить вопрос в общем виде — все равно, что спрашивать у чемпиона мира по шахматам: «Скажите, маэстро, какой ход самый лучший?» Логотерапевт (очень нужная сегодня в нашем обществе специальность) помогает найти этот смысл, подняться над ситуацией, взглянуть на себя со стороны. Учит строить из исходного материала влечений, наследственных предрасположенностей, факторов внешней среды то, что необходимо данной личности.

Призыв философов к поиску своего «призвания», смещению центра от общества к личности не должен, однако, пониматься как оправдание самодовольства, самодостаточности отгородившегося от всех индивида. Французский католический философ и драматург Габриэль Марсель не признает, например, «мудрости» отставного чиновника, занявшегося переводами из Горация для заполнения своего досуга. Такая «духовная диета», утверждает он, годится для людей, живых физиологически, но уже давно распрощавшихся с жизнью. Человек, по мысли Марселя, обязан принять трагизм эпохи, не уходя от мира, а делая его более многомерным в поисках света, озарений истины, помощи и поддержки близких, любимых.

Альтернативу образу человека, привлекательному для Запада, предлагает мудрость Востока. Историк-китаист Владимир Малявин в книге о Конфуции говорит о том, что цивилизация, сложившаяся на Западе в Новое время, ставит во главу угла собственно гуманитарные ценности, провозглашая своим героем человека-борца, человека-исследователя — Прометея и Фауста, того, кто добивается господства над миром, делая его предметом своего знания. Этот человек полностью историчен (в вульгарном понимании) и живет отрицанием прошлого, борьбой и самоутверждением, что в конечном счете оборачивается порабощением и гибелью его «я». Таким образом, и здесь мишенью является «насквозь историчный» человек. Но в отличие от западных философов Конфуций выдвигает в качестве основы человеческого бытия традицию как вечно-преемственность сознательной жизни. Жизнь в традиции знаменует не движение вперед, а погружение в глубину, не «новостройку», а постижение все новых оттенков смысла в уже известном…