Уолтер Миллер - Песнь для Лейбовица. Часть 1

— О нет, отче!

— Тогда о чьем почерке ты говоришь?

— Блаженного Лейбовица.

Чероки задумался. Хранился ли в монастырском собрании древних документов какой-либо манускрипт, собственноручно написанный основателем Ордена? Немного поразмыслив, священник ответил на вопрос утвердительно: да, оставалось несколько клочков, запертых и тщательно охраняемых.

— Ты говоришь о чем-то, что произошло еще в монастыре? До того, как ты вышел оттуда?

— Нет, отче. Это случилось вон там, — Френсис повел головой влево, — за тремя холмиками, возле высокого кактуса.

— Ты говоришь, это касалось твоего призвания?

— Д-да, но…

— Ты, конечно, не хочешь сказать, — отрезал Чероки, — что ты получил от Блаженного Лейбовица — покойного, слышишь, покойного вот уже шесть столетий письменное приглашение произнести твои торжественные обеты? А ты насмехался над его почерком? Прости, нет из твоих слов получается именно так.

— Ну да, отче, примерно так.

Чероки сплюнул. Начиная беспокоиться, брат Френсис вынул из рукава клочок бумаги и протянул священнику. Бумага была ломкой и запачканной, чернила выцвели.

— «Фунт салями, — начал читать отец Чероки, запинаясь на незнакомых словах, — консервированная капуста, шесть пепси принести домой Эмми». Какое-то время он, не отрываясь, смотрел на брата Френсиса. — Кем это написано?

Френсис объяснил. Чероки задумался.

— В таком состоянии ты не можешь исповедаться надлежащим образом. И мне не следует отпускать грехи, пока ты немного не в себе.

Видя, что послушник вздрогнул, Чероки ободряюще похлопал его по плечу.

— Не тревожься, сын мой, поговорим, когда тебе станет лучше. Я выслушаю твою исповедь после. А сейчас… — Он с беспокойством взглянул на ларец с евхаристией. — Я хочу, чтобы ты собрал вещи и тотчас же вернулся в монастырь.

— Но отче, я…

— Я приказываю тебе, — ровным голосом повторил священник, — немедленно вернуться в монастырь.

— Д-да, отче.

— Итак, я не отпускаю твоих грехов, но, так или иначе, ты хорошо сделаешь, если вознесешь двадцать молитв в знак покаяния. Благословить тебя?

Послушник кивнул, едва сдерживая слезы. Священник благословил его, встал, преклонил колено перед Причастием, взял его и вновь прикрепил к цепочке, висевшей у него на шее. Положил в карман свечку, сложил столик и прикрепил ремнями к седлу. Кивнув на прощание Френсису, отец Чероки сел на кобылу и поехал дальше совершать свой объезд. Френсис опустился на горячий песок и зарыдал.

Все было очень просто, если бы он смог отвести священника в подземелье и показать ему древнюю комнату, если бы выложил перед ним ящик со всем содержимым и предъявил письмена на камне, сделанные паломником. Но священник был при дароносице — как можно требовать, чтобы он на четвереньках пролезал в подвал, рылся в содержимом старого ящика и вступал в археологические дискуссии. Нечего было и заикаться. Пока на шее у Чероки висел ларец со Святым Причастием, он был преисполнен торжественности; но после того, как была использована последняя облатка, он мог и согласиться выслушать что-либо, не относящееся к исповеди.

Послушник не винил отца Чероки за то, что тот поспешил счесть его ненормальным. Френсис и вправду слегка одурел от солнца и немного заикался. Нередко послушники возвращались со своих бдений с поврежденным рассудком.

Делать нечего — нужно возвращаться в монастырь.

Он подошел к подземелью и еще раз заглянул внутрь, как бы стараясь себя уверить, что подвал действительно существует; потом пошел за ящиком. Френсис собрал содержимое ящика и был готов отправляться, когда на юго-востоке появился столб пыли, возвещающий, что из монастыря везут припасы и воду. Брат Френсис решил дождаться провизии, прежде чем отправляться в долгий путь.

Поднимая пыль, по дороге шагали три осла и монах. Ведущий осел тащился с братом Финго на спине. Несмотря на капюшон, Френсис узнал помощника повара по сутулой спине и длинным волосатым лодыжкам, болтавшимся по бокам у осла, таким длинным, что сандалии брата Финго волочились по земле. Два других осла были нагружены мешочками с кукурузой и бурдюками с водой.

— Хрю-хрю-хрю! Хрю-хрю! — прокричал Финго, приставив руки ко рту, словно звал свинью; и оглядел развалины, прикидываясь, что не замечает брата Френсиса, ожидавшего его на дороге.

— Хрю-хрю-хрю! О, ты здесь, Франциско! А я-то думаю, что это за кучка костей! Ничего-ничего, мы тебя подкормим, пусть волкам будет повкуснее. На, бери, воскресное угощение. Как проходит жизнь отшельника? Когда начнешь делать карьеру? Так, бери бурдюк и мешочек с кукурузой. Берегись копыт Малисии: у бедняжки течка и она капризничает, лягнула давеча Альфреда прямо в коленную чашечку. Будь с ней осторожен! — Брат Финго откинул капюшон и захихикал, глядя, как Френсис и ослица опасливо косятся друг на друга. Финго, без сомнения, был самым уродливым человеком на свете; и когда он смеялся, его розовые десны и огромные зубы разного цвета не прибавляли ему очарования. Он был мутантом, но такого мутанта едва ли можно было назвать чудовищем. В его родной Миннесоте это считалось довольно распространенным наследственным явлением — плешивость и очень неровная пигментация. Долговязый монах как бы весь состоял из живописных пятен цвета бычьей печени и шоколада на молочно-белом фоне. Однако его неизменно веселый нрав настолько компенсировал уродство, что его очень скоро переставали замечать. А после длительного общения разноцветная физиономия брата Финго казалась столь же естественной, как шкура пегого пони.

На его месте человек мрачный показался бы отвратительным, а бьющее через край веселье Финго делало его похожим на размалеванного клоуна. Службу на кухне Финго исполнял в качестве наказания, и она была временной. Будучи резчиком по дереву, он работал в плотницкой мастерской. Финго ужасно возгордился, когда ему позволили вырезать из дерева фигуру Блаженного Лейбовица, и настоятель приказал перевести его на кухню до тех пор, пока не проявит должного смирения. Между тем недоконченная скульптура Блаженного так и валялась в мастерской.

Ухмылка Финго исчезала по мере того, как он приглядывался к Френсису, а тот сгружал кукурузу и воду с норовистой ослицы.

— Ты похож на больную овечку, парень, — сказал он послушнику. — Что случилось? У отца Чероки опять был припадок злости?

Брат Френсис покачал головой:

— Да нет, я бы не сказал.

— Тогда что не так? Ты и вправду заболел?

— Он приказал мне вернуться в монастырь!

— Что-о-о?

Финго перекинул волосатую ногу через спину осла и ступил на землю. Поглядев на брата Френсиса сверху вниз, он хлопнул его мясистой ладонью по плечу и наклонился, чтобы получше рассмотреть его лицо.