Павел Комарницкий - Всё исправить

«Лешик, спаси» – отчетливо прозвучал в мозгу бесплотный голос.

Он крутанулся на месте, оскалясь, как волк. Юлька. Нет никаких сомнений, это Юлька. Где?!!

«Лешик, спаси и сохрани»

Дверь распахнулась с треском, едва не слетев с петель. На столе покоилось обнаженное, распятое тело, обвязанное трубками и проводами.

– Куда?! Нельзя!! – кто это орет, и зачем? Глупо, глупо… нет смысла орать…

Белое Юлькино лицо, мохнатые ресницы трепещут… нет?

– Фибрилляция! Да оставьте его, работаем!!!

Он упал на колени, прижимаясь к безвольно свисающей Юлькиной кисти лицом.

«Не умирай!!!!»

– Разряд!

– Фибрилляция!

«Слушайте, вы все. Силы Тьмы, Света и прочие. Оставьте мне Юльку. Это ультиматум»

– Атропин!

– Разряд!

– Фибрилляция!

Какая холодная рука… никогда у Юльки не было таких холодных рук… даже если зимой забывала надеть перчатки…

«Тебе нужна помощь» – холодный, бесплотный голос в голове. Танцуют, танцуют в глазах цветные пятна…

«Отдайте мне Юльку!!!»

– Разряд!

– Есть пульс! – чей это такой радостный голос?

– Давление?

– Восемьдесят на сорок!

– Адреналин! Кислород!

«Не умирай…»

Громкий крик младенца, голоса врачей, цветные пятна в глазах… как Бог разбирался в первозданном хаосе?

«Твое желание исполнено. Младенец жив» – голос в голове бесплотен и потусторонен до ужаса.

– Семьдесят на сорок! Пульс девяносто пять!

– Камфару! Сульфокамфокаин! Что с кровью?!

– Не останавливается, зараза…

Ее кисть внезапно дрогнула, еле заметно сжала его пальцы.

«Прости, Лешик. Прощай» – бесплотный шелестящий голос в голове удаляется, стихает.

– Юлька!!! Не умирай!!! – чей это голос? Неужели его собственный?

– Остановка сердца!

– Дефибриллятор!

«Оставьте мне ее!!!»

«Ты уже получил то, что не должен был, не мог получить. Тьма не прощает. Больше получить невозможно»

– Разряд!

– Нет пульса!

– Еще!

– Нет пульса!

Плавают, плавают огненные пятна в глазах. И сквозь эти пятна проступает ее лицо. Холодное, восковое.

– Прямой массаж сердца!

«Ты доволен, человек?» – шипящий змеиный свист. – «Ты сам выбрал это. Все могло быть иначе, если бы ты отступил»

«Это ложь. Было бы еще хуже. Тьма всегда обманывает. Тьма не оставила бы в живых никого – и тебя тоже. Потому что мы оставили бы тебя»

«Слушайте, вы все. Этот мир без Юльки мне не нужен»

«У тебя есть она. Твоя дочь. Тьма ее не достанет»

Тихо, как тихо. Почему они не кричат свое «Адреналин! Дефибриллятор!»… Почему молчат?

– Але, вы слышите меня? – голос незнакомый, женский. – Пойдемте. Все уже.

– Что все? – будто выталкивая из себя не слова – битое стекло, спросил он.

– Ваша жена умерла. Мне очень жаль… Крепитесь.

Мир вокруг был странным, ненастоящим. Словно бы он смотрел на него из-под воды… Нет, не так. Словно декорации в кукольном театре… Нет, опять не так. Когда-то, в детстве… когда все еще были живы… была у него, мальчика Алеши, необычная игрушка. Там в стеклянном шаре перемещались стеклянные же пластинки, на которых были нарисованы забавные феечки. Шар был заполнен жидкостью, отчего стеклышки казались почти невидимыми, и возникала волшебная объемная картина – фейки летали, роились, одни дальше, другие ближе… интересно… только там, в игрушке, все было красиво и двигалось плавно, а тут отчего-то рывками… да, тогда еще были живы папа и мама… а Юльки не было… тогда еще… а сейчас уженет? Глупость какая…

– … Алексей Борисович… – резкий запах нашатыря заставляет морщиться. Он отвел рукой поднесенную к носу ватку, возвращаясь в реальность. Сфокусировал глаза на ближайшей из декораций. Женщина в белом халате – медик, явно…

– Вам лучше? – задала идиотский вопрос медичка. Пару секунд Алексей размышлял, стоит ли отвечать, и дамочка, по-своему расценив молчание, вновь полезла к нему с нашатырем. Пришлось оттолкнуть ее руку несколько резче, чем в первый раз.

– Благодарю, – чтобы отвязаться от назойливой нашатырной дамочки, произнес Чекалов. – Мне никак.

Он встал и двинулся, чтобы окончательно избавиться от острого запаха нашатыря и глухой боли под ложечкой. Время вроде бы восстановило нормальный ход, однако мир так и не восстановил свою целостность. Мир распался на осколки-слайды, потому что исчезло главное связующее звено этого мира.

Юлька.

И сам он снова раздвоился – впрочем, уже почти привычно. Один Чекалов, состоящий из мяса и костей, перемещался по коридору, открывал какие-то двери… Второй, незримый и бесплотный, наблюдал за ним со стороны. Ему было не нужно переставлять ноги… и двери открывать… Ему все это было не нужно.

Какой ненужный мир…

– Чекалов! Подождите!

Кто-то взял его за плечо – цепко, так, что поневоле пришлось обернуться.

– Вот… – доктор сунул ему в карман бледно-зеленые купюры. – Мы сделали все возможное. Абсолютно все.

– Да-да… конечно…

– Никто не смог бы больше. Я вас уверяю. Никто. Ни в одной клинике.

– Конечно…

– Слушай, ты! – доктор, тяжело дыша, сгреб его за воротник, едва не задушив. – Если с моей женой или дочкой что-нибудь…

Алексей, морщась, уже разжимал пальцы, вцепившиеся в него не хуже пассатижей, точно они были пластилиновыми. Откуда такая нечеловеческая сила? Потом, потом…

– Я не знаю, что случится. Правда не знаю.

Их взгляды вновь встретились. И вновь вместо только что плескавшихся мужественной решимости и задавленной опаски в глазах эскулапа протаял мистический ужас.

– Не надо… – доктор медленно опустился на колени. – Не надо… я молю…

– Я попробую, – без улыбки, серьезно ответил Алексей. – Где моя дочь?

– … Вот как мы кушаем! Уй, как хорошо кушаем…

Молодая, но уже дебелая женщина с рыжеватыми, небрежно зачесанными назад волосами уверенно и ловко держала возле обширных грудей два живых комочка, завернутые в коконы из белой ткани. Комочки увлеченно сосали, издавая невнятные звуки. Они были совершенно одинаковы, однако Алексей почему-то даже не сомневался – тот, что справа…

– Вот… – подтверждая догадку, кивнула на правый медсестра.

– Ваша? – молодуха нимало не стеснялась распахнутого халата. – Ну вот, и папа за тобой пришел… сейчас докушаем, и ага… хорошо как сосет. Здоровенькая будет девочка.

– Спасибо вам большое, – Алексей постарался придать своему голосу максимально возможное сходство с нормальным человеческим. – Добрая вы женщина.

– Да ну, что вы… – роженица жалостливо смотрела на него коровьими глазами. – У меня же молока не то что на двоих… Горе, горе-то какое, я разве не понимаю… Зря вы так, сразу-то забираете. Мало ли что…