Павел Комарницкий - Всё исправить

– Вот и я говорю, – сочла возможным присовокупить свой голос медсестра. – На первые сутки младенца выписывать, неслыханно!

– Спасибо вам, – Чекалов постарался изобразить улыбку, максимально похожую на человеческую. Медсестра поперхнулась, закашлялась. – Простите, вас как зовут?

– Да… Дарья… Матвеевна… – молодуха хлопала рыжими ресницами.

– Вы когда выписываетесь отсюда, Дарья Матвеевна?

– Ну… сегодня вообще-то должны выписать уже…

– У меня к вам будет огромная просьба. Покормите мою Юлю. Ну хотя бы месяц. Младенцам очень вредно с первых дней на искусственном.

– Хм… – молодуха все хлопала глазами. – Вас как звать-то?

– Алексей Борисович. Можно просто.

– Вы знаете, сколько раз они в день-то сосут? Да не только днем, и ночью кормить надо. А у меня свой Темка, вот, – она кивнула на другой комочек. – И дома муж.

– А я вас возить буду, от дома и обратно. На такси.

Теперь Дарья Матвеевна рассматривала стоящего перед ней молодого человека, как нечто совершенно экзотическое. Марсианина, скажем.

– Ну пожалуйста, – он взглянул в глаза молодухи, и рыжие ресницы враз прекратили хлопать. Надо же, какие круглые у нее глаза, мелькнула на краю сознания мимолетная мысль. И зрачки огромные, как у совы… – О деньгах не беспокойтесь.

– Ну… ну ладно… хорошо…

– Огромнейшее вам спасибо. Адрес и телефончик позвольте?

Комочки между тем, насытившись, синхронно отпали от сосков. Какие они маленькие… крохотные просто…

– Давайте будем собираться, – вновь изобразил подобие человеческой улыбки Алексей. И голос звучал ровно, монотонно, без всякой дрожи. – Тело жены я заберу завтра.

Ночник в спальне горел мягким, приглушенным светом, загоняя тьму в щели. Плотные портьеры надежно отсекали мрак, скопившийся снаружи, за оконным стеклом. Да, Юлька не любит тьму с детства, с первого дня замужества истребовала с него ночник…

На аккуратно застеленной Юлькиными руками кровати белели две установленные кокетливыми «домиками» подушки. На прикроватном столике лежал какой-то журнал, полускрытый незаконченным вязаньем. Рядом – коробка «Имулы».

Вот и все.

Странно, почему нет слез, холодной змеей проползла в мозгу отстраненная, какая-то абстрактная мысль. Он же должен по идее рыдать, и все такое… а вот стоит как памятник – холодный, чугунный, пустой внутри… мертвый. Мертвый?

Привычное уже чувство расщепления не проходило. Тот, второй Чекалов, не придавленный десятками килограммов бренной плоти, отстраненно озирал помещение – точно пустую раковину, из которой извлекли моллюска – даже не пытаясь помочь своему грубо-телесному двойнику. Все. Вот и все.

Комочек, лежащий на кровати, закряхтел, зашевелился, явно пытаясь скинуть тряпки, навернутые на него. Гигантским усилием воли Чекалов слился воедино, судорожно вздохнул. Нет, нельзя. Нельзя ему туда, к Юльке. Пока нельзя. Как бы ему этого ни хотелось.

Газ на кухне исправно горел, вода из крана исправно шла – и горячая, и холодная. На плите стояла кастрюля с куриным супом, небрежно прикрытая алюминиевой крышкой. В мойке – пара глубоких тарелок со следами того же супа. И на столе две чайных чашки. Обе недопиты…

Боль навалилась, обожгла и скрутила, и он мягко повалился на пол, отчего-то сворачиваясь в позу эмбриона. Ему казалось, он воет, как обдираемая живодерами собака, на самом же деле из горла выходил какой-то невнятный свист пополам с шипением, точно из проколотой автомобильной шины. Да где же наконец эти проклятые слезы?! Говорят, от слез наступает облегчение…

Слабый писк донесся до его слуха, и боль медленно, неохотно отступила, оставляя после себя звон в ушах. Чекалов, стиснув зубы, медленно поднялся. Ладно. Потом. Все потом. Сейчас надо кормить Юлю… да… а завтра с утра привезти кормилицу, Дарью Матвеевну… Кстати, обязательно попросить ее показать, как правильно пеленать младенца, и вообще все по этой части…

Он провозился довольно долго, с непривычки – надо было хорошо прокипятить бутылочку, и соску тоже… Писк, доносившийся из комнаты, прекратился: похоже, малышка набралась терпения. Сейчас… Юля… сейчас…

Алексей дождался, пока прижатая к щеке бутылочка перестанет казаться горячей (Откуда это знание, кстати? Потом, потом…). Вернулся в комнату, где лежал на кровати маленький сверток.

Он поднес соску к крохотным губкам так осторожно, будто любое неловкое движение могло вызвать взрыв какого-то незримого адского механизма. Однако опасения оказались напрасны. Малышка присосалась к бутылочке сразу и охотно, зачмокала, старательно терзая соску. Алексей вдруг обнаружил, что чуть заметно улыбается, и сам удивился, что может.

– Ешь, ешь… моя Юлька…

Тьма вокруг колыхалась, наплывала, бормотала на разные голоса. В этих голосах не было ни единого членораздельного слова, но смысл, разумеется, имелся. Какой? А какая, собственно, разница?

«Молчать!»

Странно, но там, во сне, голоса смолкли.

«Стоять там! Не приближаться!»

И снова тьма не посмела ослушаться приказа – отступила, образовав четкий круг, в центре которого находился он, Алексей Чекалов, и маленький теплый комочек под боком.

«Вот так. Не до тебя мне пока»

Там, во сне, все уже заливал ослепительный Свет.

«А вот тебя я ждал. Один вопрос, только. Почему?»

«Тебе уже было сказано»

«И все-таки повтори»

«Ты уже получил то, что не должен был, не мог получить. Ничто не дается даром, и стать богом из обезьяны тоже. Это максимальная скидка. Больше получить невозможно»

«Мы не на базаре. И я не просил участи бога. Я просто хочу, чтобы она БЫЛА»

«Нет. Ты хочешь не просто, чтобы она была. Ты хочешь, чтобы она была с тобой. Всю твою долгую, да, достаточно долгую жизнь»

«Это правда. И я не прошу. Это ультиматум. Без Юльки этот мир мне не нужен»

«У тебя есть она. Юлия Алексеевна»

Чекалов даже поморщился там, во сне. Почему, ну почему столь очевидные вещи приходится разжевывать?

«Послушай, ящерка, и постарайся понять правильно. Все равно задолго до того, как наша дочь произнесет первое слово, я уйду к Юльке. К ней, моей жене. Единственной. Я даже не стану ничего такого делать – мастерить петлю, вскрывать себе вены… Я просто умру. Я НЕ МОГУ жить без нее. Как рыба на суше. Это доступно?»

Пауза была столь долгой, что Алексей уже не надеялся на ответ.

«И все-таки у тебя есть время подумать»

Яркая вспышка!

Гулкое уханье разорвало пелену сна, и сразу же рядом закряхтел младенец. Чекалов разлепил веки, под которыми еще плавали размытые цветные пятна. Сова-будильник таращилась на него своими электронными глазищами, недвусмысленно намекая – пора… Сегодня будет трудный день.