Наталия Мазова - Золотая герань, или альтернативная история просто Марии с элементами фэнтази

Вскоре после завтрака они снова забрались в постель - но на этот раз Мара взяла на себя всю инициативу. Очарование новизны слегка притупилось, но его поцелуи все так же приводили ее в трепет, особенно когда он касался губами ее груди. Ее же ответные ласки были просто бешеными, словно она хотела вложить полжизни в эти немногие оставшиеся им часы. И в упоении желания возвращалась прежняя четкость и ясность - вот они, руки его и губы, а то, сверхъестественное, всего лишь почудилось...

- Лазор, любимый мой, счастье мое...

На стук в дверь она даже не отреагировала. Тогда дверь скрипнула, и голос Генны вывел ее из любовного дурмана:

- Мара, мой поезд через три часа... Ой, прошу прощения! Я просто хотела забрать веер и шаль, не знала, что ты...

- То и другое на полочке в шкафу, - отрывисто бросила Мара, не желая ни на секунду прерывать самое важное на земле дело.

Из-за распахнутой дверки шкафа Генна искоса взглянула на любовников, которые уже успели позабыть о ней. И тогда, взяв свои вещи, Генна воровато повернула замочек на сумочке Мары...

Если б Лазор вовремя не спохватился и не начал приводить Мару в чувство, она вполне могла бы опоздать на свой поезд. Пока снова нежилась в душе, пока укладывала чемодан, а ведь надо было еще успеть сделать множество мелких дел - сдать постельное белье, отнести посуду, что-то там дооформить в связи с путевкой...

Когда он помогал ей собирать и укладывать вещи, руки их то и дело встречались, и она опять и опять тянулась к нему губами - но теперь он был непреклонен:

- Давай, прекрасная Мари, нечего! Сама же жаловалась, что если задержишься хоть на день, то твой руководитель диплома этого не поймет!

- Знаешь, Лазор, если бы у нас было хотя бы место для следующей ночи наплевала бы я на все... - не сдержавшись, она шмыгнула носом.

- Ну вот, опять, хорошая моя... Не реви! Запиши мне свой адрес - не в Линате же твой Дверис и не в Когури! Как только стану хоть чуточку посвободнее - обязательно попытаюсь разыскать тебя!

Дрожащим почерком она вывела на листке блокнота оба своих адреса, и общежитский в Дверисе, и домашний в Алдонисе.

- Пиши, обязательно пиши! Как жаль, что у тебя нет адреса, только ящик до востребования...

Транспорт уже не ходил, пришлось ловить попутку до вокзала. Лазор пообещал водителю двадцатку, и тот рванул по пустынным улицам Плескавы, как заправский автогонщик...

...в это время в поезде, мчащемся в сторону Ковнаса, в третьем купе на верхней полке плакала в подушку молодая женщина в сером брючном костюме. Все спали, никто не слышал ее - можно было не стесняться.

Поплакав, она запустила руку под подушку и в который раз принялась при синеватом свете ночника перебирать пачку украденных фотографий.

Вот он на углу улиц Швесос и генерала Кайстита, на фоне устремленной в небо зеленой стрелы шпиля церкви Эленисте; вот они вдвоем у ажурной решетки моста через Дийду; вот он весело замахивается снежком на объектив...

- Дура я была, - шептала себе под нос Генна.

- Какая же я была дура! Только и осталось, что песни его в тот вечер, да - "ты мудра, кошка"...

Ну разве способна оценить эта ухоженная Мара такого, как Он?!

...- Провожающих просим покинуть вагоны! - в который раз надрывался проводник. Ступеньки уже втянули, и Мара стояла на коленях у еще открытой двери вагона, и губы Лазора - как раз на уровне ее головы - в последний раз нежно пробегали вдоль корней ее волос. Еще минута... еще несколько секунд... и все равно не верится, что вот тронется сейчас поезд - и ничего не будет...

- Я напишу тебе, прекрасная Мари, обязательно напишу...

Вагон дернулся. Проводник хмуро посмотрел на них, никак не могущих разнять рук.

- Молодой человек, девушка, я дверь закрываю!

- Прощай, Лазор, любимый мой!!! - отчаянно выкрикнула Мара в закрывающуюся щель, и еще успела увидеть ответный взмах его руки...

Поезд скрылся в ночи. Серраис еще минуту постоял на перроне под погасшим фонарем. Как тогда, на лыжной прогулке, снег запутывался в его пышных волосах, мешая золото с серебром.

Вот и все. Теперь осталось только ждать.

Тревожными ночными птицами перекликнулись над его головой вокзальные сигналы. "Пассажирский поезд номер сто семьдесят девять Селга - Вилена прибывает на второй путь..."

Он в последний раз окинул взглядом ночную станцию - было в ней, как в любом начале больших дорог, нечто тревожное и манящее. "Наша дочь будет безумно любить такие места!" - подумал он с неожиданно счастливой улыбкой - и сделал шаг, и ночь на минуту разомкнулась, пропуская его домой, в Город-для-всех...

...а в опустевшем номере гостиницы "Бирута"

сохли и опадали листья герани, и увядшие цветы, уже не золотые, а блекло-рыжие, усеяли весь подоконник...

* * *

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В феврале Имару Юлантису пришло долгожданное приглашение возглавить кафедру органической химии в Дверисском текстильном институте. Сразу начались хлопоты с продажей квартиры в Алдонисе, с переездом...

И тогда же, в конце февраля, последний анализ окончательно подтвердил Мара беременна.

Никто, даже ее строгая мать, и в мыслях не имел осуждать ее. Ну, побаловалась девушка с парнем, на то и молодость дана - но чтобы не сработали противозачаточные таблетки! Семья и подруги, гинеколог и руководитель диплома - ее жалели все, глядя на ее пока еще плоский живот такими глазами, словно не новая жизнь таилась там, а страшная раковая опухоль...

Мать даже предлагала аборт, но врачи были непреклонны: первая беременность, да при таком безупречном здоровье, когда можно троих... Будет рожать! А уж после родов... там видно будет.

Саму Мару эта жалость сначала удивляла, потом начала оскорблять. Почему никто не понимает, какое это счастье - получить от любимого такой верный залог, такой драгоценный подарок! "Будет сын", - определили врачи в конце марта, и Мара тут же решила, что назовет его Лодор, в честь отца.

Сын Лазора... его маленькая копия...

Беременность переменила ее - она стала задумчивой и рассеянной, словно все время прислушивалась к биению новой жизни в себе.

По-прежнему усердно работала над дипломом, просиживала положенное число часов в Государственной научной библиотеке, не уклонялась от работ по обустройству новой квартиры - но все это словно скользило мимо нее, она была здесь - и не здесь. Ей прощали и это - причуды беременных женщин известны всем.

А за спиной покачивали головами - ай-яй-яй, как жалко, такая славная девушка и попала в такую беду!

Странно, но рождественский бал и последующий вечер любви как-то размылись, потускнели в ее памяти. Зато последний день и все, что было до отъезда Лазора в Руту, помнились совершенно отчетливо. Мара часами перебирала в памяти эти воспоминания, восстанавливая в подробностях каждую прогулку, каждый диалог, каждое его прикосновение...