Александр Мирер - Мост Верразано

— Но ты же их не зафиксировала. И вообще, в такой толпе разве рискнут?

— По миллиону-другому на рыло — и в церкви рискнут, — сказала Амалия. — Будет стоять на дороге рядом, как впереди просвет — отстреляется, и по газам, и хрен его поймают.

— Не каркай, — буркнул Умник. — Пока Господь за нас…

— Не Господь, а Невредимка, мой дорогой.

— А! Все собирался спросить: ты в Бога веришь, Амми?

— А не знаю, не знаю… Не знаю! — вдруг вскрикнула она так, что он вздрогнул и машина вильнула. Потом спокойно добавила — Логично предположить, что они будут стоять за выездом на Зандам, на развязке.

— Скоро узнаем, — сказал Умник.

— Или у дома Марты, он же побывал у Марты…

— Скоро узнаем, — повторил Умник и сморщился. — И Марту не минуешь — на этих машинах ехать нельзя, а покупать сейчас новую — безумие…

Он сообщил Рону насчет возможной засады у развязки, и остаток пути по большому шоссе они проехали молча.

Перед поворотом «опель» жующей блондинки перешел на правую полосу, на выезд. Умник катился за блондинкой осторожно, отпустив ее футов на двадцать. Позади, за машиной Рона, ехал еще кто-то. Амалия напряженно всматривалась влево, в кустарник, покрывающий треугольник между поперечной дорогой и полосой съезда, по которой они ехали. И едва не проглядела: впереди на широкой обочине стояла машина. Синий «БМВ». Берт увидел ее раньше Амалии и приказал:

— Рон, впереди слева. Сбавь скорость. — Он сам сбавил скорость и, вглядываясь вперед, спокойно басил:

— Если вдруг гранатомет, лучше ехать медленно, ребятки… Медленно, чтобы не… Меняют колесо, а?

"Опель» впереди уже наддал и выскочил на поперечное шоссе.

— Притворяются, что меняют, — сказала Амалия.

Задняя правая дверца той машины была открыта, к порожку прислонено запасное колесо. Стекло передней дверцы опущено, оттуда выглядывает темноволосая голова. И сзади сидел кто-то.

— А может, все-таки меняют? — с надеждой спросил Берт.

Амалия оглянулась и увидела, что сзади очень быстро наезжает автомобиль, свернувший с шоссе следом за ними.

Он проскочил слева — в нем тоже за рулем сидела женщина, — и едва он ушел вперед, как донеслись едва слышные щелчки, и переднюю дверцу «БМВ» словно вспороло — это было снова как в кино: на глянцево отливающей под солнцем голубой поверхности возникли черные дыры — полукругом. И сейчас же опять затрещало: «по-по-по-по», — но в этот раз, видимо, срикошетило в открытую дверцу, потому что из нее выпал человек в джинсовой куртке с автоматом в руках — головой вперед, — свалив колесо, приставленное к дверце.

Амалия быстро, жадно заглянула в ту машину. Солнце туда не попадало, но было видно, что кто-то шевелится на переднем сиденье, как раненый краб. «Уходам» — сказал Умник и рванул вперед, с заносом, и продырявленный «БМВ» прыгнул назад, и вот они уже на поперечном шоссе, и на них наезжает указатель: «Зандам, 4 км».

— Хорошо, за нами никого не было, — прогудел Умник. — Пришлось бы изображать свидетелей происшествия, о-хо-хо… Говоришь, будут ждать еще у Марты?

— Ничего я не говорю, — сказала Амалия.

Ее внезапно и сильно затошнило; перед глазами была широкая спина человека с автоматом, его черная кудрявая голова, лежащая на колесе, лицом вниз. И тот, второй, что шевелился, как краб в корзине. Она глубоко вздохнула, перебарывая тошноту, и выговорила:

— Не думаю, чтобы ждали. Три группы убийц — это надежно, больше просто не надо.

— Этим людям не жалко, Амми…

— Слишком много исполнителей — тоже нехорошо. Люди пробалтываются, опять-таки полиция, — объясняла Амалия, чтобы не молчать. — Ты понял, что они были американцы? — Он помотал головой. — Одежда, обувь… латины, скорее всего. И — крепыши, тренированные. Полиция таких не любит в Европе. Но все-таки, когда будем выходить у Марты, надо включить машинки. — Она потрогала Невредимку на поясе; машинка была теплая — нагрелась от ее тела. — Ты молодец, что не хочешь это никому продавать. Ты — Умник…

Он мрачно ухмыльнулся и продекламировал:

— «…Кто покупал, кто продавал, кто лгал, кто слезы лил…»

— Что-что?

— Это стихи, Амми.

Она спросила, что за стихи, и он в трех фразах объяснил ей, кто такой был Оскар Уайльд, думая при этом, каково ей приходится и как замечательно она владеет собой, и что эта невежественная американская девочка понимает все, что надо понимать хорошему другу, — как она мгновенно поняла и то, почему он хочет скрыть Невредимку от всего мира, и то, почему он соорудил все-таки эти машинки — предвидя, как события пойдут дальше. И поняла без всяких слов, почему он, опять-таки все предвидя, передал Клему Гилберту свой автомобильный двигатель: потому что нельзя было не попытаться отдать его миру. Ее можно будет научить массе разных интересных вещей — научить читать книги, научить системно понимать окружающее. Языкам, конечно же. Отважный маленький рыжик… Он не думал о мертвецах, оставшихся позади, может быть, впервые в жизни он всерьез размышлял о женщине — и когда они проезжали железнодорожную станцию в Зандаме, и когда проскочили по очередной развязке на дорогу в Занстадт. На мгновение он ощутил острую тревогу — как все пойдет, когда они окажутся взаперти, в его пиренейской усадьбе?..

Колеса прошелестели по узенькой деревенской улице; вот поворот налево — к дому Марты Лионель. Благостная тишина, обычная благостная тишина, лишь вдалеке блеют овцы; еще поворот, и впереди обнаружилась сама Марта. Она ехала на велосипеде за покупками; в корзинке, прикрепленной к рулю, сидела кошка.

— Там у них шум-тарарам, — сказал Джо Бернанос. — Старикан объявил общий траур, сам, говорят, нацепил черный костюмчик.,

Речь шла о Лентини; имя его, как было принято, не называлось, и Джо на всякий случай говорил шепотом.

— Потерял семерых крестников… — Бернанос покачал головой. — Трое в больнице, четверо в морге.

— В газетах говорилось о восьми, — сказал Мабен. — Пять убитых. Странно.

— Ничего странного, прикупили кого-нибудь из местных. Не в том дело, Жако: твои-то подопечные живы? А охрана? Это они их… того?

— Огневого контакта не было. Подопечные скрылись вместе с моим человеком, — еще невыразительней, чем обычно, произнес Мабен. — Возможно, вместе с ними скрылся человек Ренна. Пока всё.

— Это точно? — наседал Бернанос.

— Точно, точно…

Мабену не хотелось рассказывать, как три часа назад ему позвонили и тонкий голосок промяукал, что «одна его молодая знакомая» просила передать — его друзья живы-здоровы, они очень Мабена благодарят, и еще просила не поминать ее лихом.

— Одной заботой меньше, — сказал он.

— Или больше, — возразил Джо. — Теперь они возьмутся за твоего парнишку. По-моему, должны взяться. — Бернанос стремительным движением подхватил со стола чистый бумажный квадратик и сложил вдвое. — Говорю тебе — тарарам, его тридцать лет так не прикладывали, старикашечку нашего. Лучшие из его охотников за скальпами: Мигун, Кречет, Эрви-Удавка… Слышал о таких?