Александр Мирер - Мост Верразано

Что сожгло машину Кречета? Что перевернуло машину Эрви?

Луковица подал кофе и бисквиты. Лентини машинально подул в чашечку и отставил ее. Они нас смели, подумал он, и поднялся.

Повар всплеснул руками, но промолчал. «С дьяволом не совладаешь», — вертелась в голове мысль, когда Лентини поднимался к себе в кабинет. Он понимал, что до завтрашнего утра ничего решать не следует, но страх подгонял, требовал решения. Остановившись перед распятием, Лентини перекрестился с той же самой мыслью своего детства — что дьявол не боится ни креста, ни молитвы.

В камине горели два полена, положенные накрест: камердинер затопил, потому что день был холодный и с океана дул свежий ветер. Лентини присел перед камином на корточки и подумал: надо решить сейчас, пока не догорел огонь. Второй заказ, под который аванс еще не получен, — обезвредить или убрать молодого Гилберта. Тоже колоссально дорогой заказ и стократно более опасный… Тысячекратно более опасный, если этот изобретатель, дружок Гилберта, снабдил его своим дьявольским оружием.

Дьявольским… оружием… Лентини покатал эти слова на языке, еще не осознавая их истинного смысла. И вдруг хлопнул себя по лбу, едва не упав с корточек на спину: вот где достойное дело! Заполучить секрет такого оружия, и вы не будете мне нужны, господа из «Мобила», — вот вы где у меня окажетесь!

Огонь, хотя и неяркий, жег лицо. Лентини, покряхтывая, поднялся на ноги. Решено. Охотники за скальпами перероют нашу маленькую старушку-Европу и поймают изобретателя. Живым, не мертвым.

Он понимал, что теперь, когда зверь напуган и бросился вон из берлоги, такая задача может занять многие недели. До тех пор он не хочет рисковать и не возьмется за устранение молодого Гилберта — здесь, в Нью-Йорке, внутри здешней полицейской паутины. В таком деле, с таким человеком лучше обходиться без убийств. Судя по тому, что о нем известно, устранять его физически не необходимо.

Да-да, решено. Разработку молодого Гилберта поручу Филу Малгану, и ему же поручу связаться с господином из «Мобила» и предложить новый план. За те же деньги. Благодарение Господу, что я не послал Фила в Амстердам; надежней этого парня у меня никого нет.

…Воистину, мы не знаем, в какой момент старухи-парки связали или рассекли нити наших судеб и какое обличье приняли на этот случай богини. Может быть, не случайно в носатом лице Лентини, освещенном прыгающим каминным огнем, проявилось что-то старушечье — вопреки черным усам, этому несомненному признаку мужественности.

Си-Джи — «молодой Гилберт» — не думал о Лентини ни секунды: давний доклад Мабена на сей счет он пропустил мимо ушей. Или просто не слушал, когда Мабен докладывал. Он с отвращением представлял себе, как будет добиваться свидания с высокими сановниками, а добившись — объяснять, что его опытный цех снова собираются взорвать. Мабен настаивал, чтобы он потребовал охраны воздушного пространства над Детройтским заводом; реакцию на такое требование можно было предугадать: мол, вам обещал это сам господин Президент, значит, так все и будет, вот только… Самым гнусным в данной ситуации было всеобщее сопротивление — тихое, невнятное, тягучее. Все, от собственных сотрудников, до советника президента, строили иронические гримасы. Кто за спиной, а кто и в лицо.

До начала испытаний нового образца эйвоновского электромобиля оставалась неделя.

Как читатель мог догадаться, Берт Эйвон благополучно миновал последнее опасное место, дом Марты Лионель. В то время, когда старый гангстер сидел на корточках перед каминным очагом, а Си-Джи в очередной раз заказывал встречу с советником Президента Соединенных Штатов, третий «мерседес» Эйвона — цвета морской волны, как и злосчастный «гурон», — закончил пробег по Европе. Точнее, почти по всей Европе, с северо-запада на юго-запад. Сначала от Амстердама до бельгийской границы, потом до Брюсселя — где Умник категорически отказался останавливаться, вопреки просьбам Амалии. Они оставили позади мировую столицу кружев и пронеслись через северную Францию к Парижу. Умник не хотел задерживаться и в Париже, но все трое были голодны, и час они провели в кафе под сенью Эйфелевой башни, а затем снова рванули на юг.

Мужчины сменялись за рулем, Амалия держала под контролем машины на шоссе. Она понимала, впрочем, что при хорошо поставленном наблюдении машины-соглядатаи могли регулярно меняться и не вызывать подозрений, но, с другой стороны, способен ли был противник за считанные часы организовать это наблюдение? Становилось все теплее. Когда на дорожных указателях появился славный город Коньяк, Амалия попросила мужчин не глядеть назад в переоделась в шорты и открытую блузку. И снова, десятый раз за эту дорогу, вспомнила Марту — как они всплакнули вместе и как старая дама просила ее беречься и не забывать, что она — женщина. Амми начала всхлипывать, а Берт немедля принялся что-то петь себе под нос. У славного города Бордо запахло морем и стало совсем жарко, мужчины сбросили куртки. Где-то у Дакса они снова перекусили, а там стало темнеть и пошли туннели и серпантины; Амалия легла на сиденье, и ей приснился сон.

Она кралась по первой из родительских квартир, которую помнила, — на цыпочках от входной двери по узкому коридорчику в маленький холл, куда выходили все три комнаты, кухня и общая ванная. Слева, за аркой, проплыла гостиная, освещенная голубым пронзительным светом уличных фонарей, впереди была спальня родителей. На ее двери висел плакат с поясным портретом Мэрилин. Амми подошла поближе: Мэрилин смотрела на нее в упор, улыбалась и наводила на нее автомат с подствольным гранатометом.

Она проснулась; Берт говорил громким басом:

— А кто там захрапывает у нас? Просыпайся, приехали…

Оказалось, что она укрыта курткой Берта, машина стоит на месте, и в смутном, пробивающемся через высокие облака лунном свете справа и слева стоят горы. Открылась дверца, пахнуло острым, свежим запахом цветов или травы. Амалия, пошатываясь, вышла наружу, в пряную прохладу, и увидела прямо перед собой дом. Рон уже шел к нему, волоча на спине тяжелые сумки с невредимками. Берт прогудел:

— Вперед, малыш. Теперь это твой дом.

И прошло еще три дня, в течение которых все наши герои были заняты насущными заботами.

Амалия, как легко догадаться, обустраивалась в новом доме. Они с Роном в первый же день совершили набег на магазины Памплоны — города, прославленного Хэмингуэем, которого Амми давным-давно хотела почитать, да никак не удавалось. Рон привез небольшой, по его мнению, набор инструментов, Амалия — замороженные продукты, кухонную утварь, несколько купальников и рабочую одежду на всех троих. Затем они стали творить чудеса, пытаясь превратить пиренейскую усадьбу Эйвона в место, хотя бы отчасти пригодное для жилья.