Наталия Лазарева - Листьев медь (сборник)

Он отошел, разделся, снова, как завороженный остановился против окна, и вдруг почувствовал пространство пустой комнаты и холод.

Глядя на светящуюся улину спину, он решил, что ей тоже холодно, и ему стало ее жаль, и от этого – легко лечь и обхватить белый комок, чтобы согреть его.

Но Уля оказалась неожиданно горячей. Стоило ему прикоснуться, как она задвигалась, перемещаясь, перевернулась лицом к нему, но видно стало неудобно, и Николай почувствовал, как, в него уперлись ее колени, потом локоть, потом она, видимо, отчаялась и замерла в неустойчивой, промежуточной, напряженной позе. Николай попытался найти выход, взял ее за плечи, протиснулся к губам, но поцелуй замялся, затянулся, как резина. Тогда он откинулся на спину, в голове носились обрывки их бега по набережной, укором веяла пустота комнаты. Он прикрыл глаза. Ули близко уже не было, потом что-то скользкое, холодное пронеслось над ним, лизнуло нос, Николай посмотрел в сторону стены.

Выпрямившись, вполоборота к нему, на коленях сидела Уля, острым углом лежали на спине волосы, и светлое свободное тело дышало из-под них. Ровная линия ее прижатой к телу руки переходила в неожиданный, молочно белый, слегка мерцающий всплеск, и чуть выше волосы полностью покрывали повернутую в строну стены голову.

И тут же Николай, словно бы сверху, увидел себя: как лежит на краю дивана в темных сбившихся трусах, тесно и узко обхватившей плечи майке, лежит такой же, как стоял сейчас перед беспощадным окном. А ведь и окно, и женщина с жестокими глазами, уплывающая среди факелов – они указывали, ждали, требовали – резко.

Только почувствовав себя свободным, совсем белым на черной плоскости дивана, ощутив сплошной неодетой кожей его шершавую поверхность, каждой своей клеткой – отчужденный холод комнаты, он опустил Улю на спину.

В ней не осталось уже острого, жесткого, сухого. Но потом Уля снова высвободилась, отсоединилась, села рядом. Глаза ее словно выросли и были очень внимательны.

Она сдвинула ладони большими пальцами друг к другу, плоско, и провела ими по нему, лежащему неподвижно, от шеи до колен, сильно вдавливая ладони, иногда приостанавливаясь, будто слепой, ощупывающий лицо незнакомого человека. Потом она так сделала еще раз, и еще, все также внимательно и удивленно глядя на Николая.

Когда вдруг возникло именно то, что почувствовал он, скользя вдоль зеленой стены возле кассы, волной пронеслось от головы книзу, к животу, он вырвал себя из ее рук и захватил. Но тут же она свернулась, заострилась, он уминал все ее углы, неожиданно сильные бедра. Но все же в ней жил его союзник, Николай примял ее и вошел.

Борьба отошла, он приподнялся и посмотрел на Улю. Она оказалась сжатая, зажмурившаяся. Но, только поняв, что он отстранился, Уля тут же влилась, и он снова ощутил-увидал, как единым цепким взглядом – все в ней: шелковую упругость каждого волоска, складки кожи, прозрачную мягкость груди. Во всем уже жила благодарность, она жалась все сильнее и быстро-быстро гладила его по спине, по всему телу, насколько хватало ее вытянутых, быстро работающих рук.

Николай уже перестал чувствовать власть над собой, и повернулся к Уле. Глаза ее, словно уменьшились, расползлись далеко друг от друга, выделились скулы.

– О-о, я даже не ждала. Так странно. Ты – красивый. Все-все! – Она приподняла его за плечи, взглянула, и снова опустила. – все очень красиво. Каждый поворот.

– Уль, перестань! – он потянулся за одеждой.

– Ага, – ответила Уля. – Погоди, я не буду говорить сейчас. Я рваная вся.

Окно замолкло, еще более почернело перед рассветом. Ночной бег замер, словно удовлетворенный сделанным.

Утром, ровно в полдевятого Николай сел на свой стул и увидел кривляние графиков на желто-коричневой миллиметровке.

– Майя, что это?

– У нас пошли колебания. Так что отчет тебе сдать не удастся, дорогой! – ядовито заявила Городошница.

Как всегда, возле подоконника, Николай видел Улю. Она была сегодня в мягкой розовой кофте, и ее темная голова со слегка наэлектризованными волосками, выбившимися из пучка, снова казалась серединой цветка.

– Хочу в Австралию, – проговорила Майя, сгребая у него со стола бумаги с графиками.

– Кто брал эти показания с моделей? – спросил Николай.

– Улька, конечно. Надо же так. Я всегда все делала сама. А сейчас вот поручила ей. Нужно же человеку дать хоть какое-то дело. И вот теперь – ни отчета, ни премии. Знаешь, Коль – я кажется, на грани…

– На грани чего? – Николай задумался. – Кстати, почему говорят «на грани»? Ведь грань куба – плоская, состояние весьма устойчивое, обширное. С него – не упадешь.

Уля встала и повернулась так, что из эркера на нее вылился свет.

– На грани, на грани… – проговорил Демура, покачиваясь на стуле. – Нет, не так. На ребре! Вот это будет точно.

Стул вдруг ощетинился, встал на дыбы, ножки заскользили, и Николай свалился назад, на почерневший от грязной швабры паркет, увлекая за собой изрисованный от нечего делать лист ватмана, вороха перфолент, ластики и кучу скрепок.

Он упал неловко, и ему было очень больно.

Судя по всему, Нифонтов долгие годы, еще со времени гениального предвидения Выборгского, вынашивал планы широкомасштабного использования технологии лигокристаллов, о чем свидетельствовал один из обнаруженных документов. Почему-то, Анпилогов полагал, что это был блокнот Нифонтова, невесть какими путями затесавшийся в архив опального Явича.

В блокноте писал человек, обладающий полудетским почерком, писал он не слитно, а крупными, похожими на печатные, буквами. Ленику казалось, что он видел этот почерк когда-то в детстве, и это было связано именно с Нифонтовым. «Поперву добыть чудесный минерал, а после делать из него машины, либо какие гайки. Но – чтоб все свое, все в своем дому. Никому из буржуев сам минерал не продавать. Первое: добыть минерал, весь, сколько можно. Второе: делать машины и продавать буржуям. Понастроить заводов, покрыть хоть все земли – и пахотные тож – теми заводами. Третье: народ переуправить. Каждому поставить в дом машинно зеркало и окно – чтоб на себя смотрел и исправлялся, а окно, чтоб за ним глядеть. Четвертое: на деньги от буржуев сделать боевы машины, буржуев согнать, а их народ переуправить. А дальше делать такие повозки-стрелы, чтобы добраться к шустрым на саму вертикаль».

– А хозяин-то блокнота смоделировал нечто очень похожее на нынешнее положение вещей, – пробормотал Леник, – Оче-ч-ень даже похожее.

Дальше шли инструкция, стихи и картинка, и клок газеты.

Пень, как ни в чем не бывало, явился в понедельник на рабочее место и приволок свой позвякивающий портфель.

– Ну, все контрабандные магнитофоны починил? – сурово спросил Анпилогов, по-прежнему ощущая противное жжение в желудке и какую-то гарь во рту.