Наталия Лазарева - Листьев медь (сборник)

И Марик осторожно, мельком, не отстраняясь от работы, кинул взгляд на катины ноги, прочно упакованные в белые неуклюжие валеные конечности комбинезона, и подумал о розовой незамысловатой пятке и вздувшемся пузырике мозоли. Потом перевел взгляд дальше, вгляделся в череду ног, закутанных в чехол комбинезона и заметил тут некую несообразность. Валенок одной из безличных фигур за конвейером странно загибался снизу, ткань комбинезона натянулась и плавно облегала какое-то непонятное острие, утыкавшееся в пол. Марик никак не мог понять что это, в голове его все перемешалось и вдруг в закупоренном пространстве комбинезона стало тесно и жарко. Марик с трудом втянул в себя воздух сквозь намордник-респиратор, и тут взвился неожиданный звонок на обед. Все вокруг задвигались, заскользили в своих белых валенках по сверкающему полу к дверям, начали спешно скидывать комбинезоны. И Марик понял, наконец, отчего произошло его странное волнение в цеху. Лисина гордо выступала в почти запрещенных для девочек ее возраста туфельках «на шпильках». Она побоялась снять и оставить их в раздевалке, а напялила прямо на них комбинезон.

Столовая представляла собой пятиэтажную трубу со стенами из красного кирпича, расположенную в центре старого здания фабрики. Вход был со опускающейся решёткой: ровно в 14.00 решётка с шумом грохалась вниз: и кто не успел поесть – пиши пропало. Там же, у решётки висело подробное меню. Необходимо было выбрать вариант, взять себе пластмассовый талончик, номер и цвет которого соответствовал выбранному, а также отдельный талончик на напиток, стать в правильную очередь с правильной стороны лестницы у входа, (соответствующую номеру и цвету выбранного варианта обеда), отстоять ее, схватить плывущий к тебе по конвейеру поднос с поставленным на нём вторым, добавить к нему пакет с сухими щами и салат, стать в отдельную очередь за напитком (лимонад, «Буратино», яблочный сок, «Боржоми»…), подняться с этим горячим и качающимся подносом на этаж выше, маршируя через весь зал, найти место, поесть. Потом спуститься с грязным подносом опять вниз, выбрать правильный конвейер, снять стакан из-под питья, поставить его отдельно на большой поднос, куда ставят все, а затем водрузить грязный поднос на конвейер вилками и ложками в сторону дырки, куда он должен уплыть. Уф!.. Однако всё это было бесплатно, родители не тратили талоны на учащихся детей.

Наконец, обед удалось удачно преодолеть, удалось даже подняться к учебному цеху и начать облачение в комбинезоны, но тут староста группы Паша Нерсисян вдруг застыл с поднятым вверх пальцем, и все поняли, что он получил важное сообщение от руководства техникума, которое передается только на вшитый у старосты под кожу за ухом микро-мобильник.

Паша постоял так несколько минут, расставив ноги и подняв руку с предостерегающим пальцем, потом завопил:

– Победа! Счас, пошли! Нашу игру выдвинули на лауреата конкурса! Переодевайтесь, живо. Летим в райком!

– Погоди-ка! – возмутилась Катя. – Мы же еще не сделали игру в плане. Нет съемок сверху. Все ерунда – надо же доделать.

– Нэ знаю я нэчего! Раз вэлят в райком – нужно скидывать эти белые простыни – и в райком! Им виднее. А где Чубаров?

Чубаров – уже в строгом костюме, приглаженный, появился из преподавательской и строго сказал:

– Судя по всему, вы удостоились большой чести. Вашу работу заметили. Действительно, занятия на сегодня отменяются, – и уже тише. – Цех закрыт, все ушли в райком…

Неслись они, что есть сил. Впереди – длинноногая изящная Лисина, слегка раскачиваясь, как бы неуверенно, разрывая воздух далеко выступающим носом и не препятствуя себе срезанным мягким подбородком; за ней Зинаида, словно греческий атлет; и – как ни странно, не отстающий от нее никогда, пыхтящий, но точно рассчитывающий маршрут движения Варакуша; потом Паша Нерсисян – полный сил, достоинства и надежд; потом ровненькая Катя, довольная, что отодвинули от ненавистной работы и дали подышать; за ней – вихляющийся и неряшливый Женя Комлев; а сзади всех Марик, откинувший назад большую голову с бледным лбом, выставивший вперед кадычок и с напряжением передвигающий тяжелые, не желающие нестись невесть куда ноги. Чубаров бодро и тренированно трусил сбоку, придерживая портфель с бумагами.

Райком был недалеко – темно-розовое, отдельно стоящее здание над потоком машин – словно на высоком берегу реки. Над зданием развивалось два флага – красный с серпом и молотом, и красный же – но со стилизованной снежинкой в углу – торговой маркой техники на лигокристаллах. Этот кристаллик льда, доведенный до неузнаваемости мастерами художественной пропаганды и превращенный хищную звезду, перечеркнутую слегка наклонными перекладинами, называли иногда «корпусколой вьюги».

Разгоряченные, ребята влетели в высокие двери и сгрудились возле вахтера.

– Вы к хому? – раздраженно спросил толстый дядька в темном, фирменном, маловатом ему кителе со снежинками в петлицах.

– Нас вызывали, срочно! Мы на конкурс! – возник общий галдеж.

Дядька-вахтер порылся в бумажках на столе и безапелляционно заявил:

– Нету бумах на группу. И на преподавателя тоже нету.

Чубаров слушал молча, стоя позади всех, сжав губы. Потом рывком подскочил к стойке продвижения сотрудников и сунул свою личную карточку в щель приема. Стойка моментально сработала и втянула в себя шлагбаум. Чубаров позвал за собой ребят.

– Куда!!! – завопил дядька, – По личной карточке спеца вход сто лет как отменен. Нужен письменный пропуск. Подписанный Первым. Нечего тут. Ходили уже, напели тут всего…

Потом подошел, цепко схватил Чубарова за плечо и отвел в сторону. Дальше, не спеша, двинулся к старенькому телефону, взял допотопную трубку и спросил у кого-то про группу. Долго выслушивал ответ и осанисто пояснил:

– Погодите тут, счас вам вынесут…

Чубаров громко выдохнул воздух и выпустил из рук портфель, который с грохотом свалился на мраморный пол. Катя тут же пошла, подняла портфель, аккуратно поставила возле Чубарова, и погладила его по руке:

– Аким Юрьич, дадут нам пропуск. Всем – по списку. Не гневите…

– По списку – так по списку, – сглотнул Чубаров. И потом с трудом сдерживая раздражение, прошипел – Никогда не бери меня за руку, Сова. Тем более, здесь.

Сверху и с боков на них смотрели глаза замаскированных под украшения лепного бардюра кинокамер, со своего стула взирал вахтер в тесном кителе, а из-за низкой перегородки таращились гардеробщицы.

В мраморном вестибюле-предбаннике стало тихо, и визгливые голоса гардеробщиц вступили в свои права, продолжая начатую перед приходим ребят беседу: