Татьяна Минина - Исправленному верить (сборник)

«Нет, дело не продвинулось, – отозвался Вульф. – Если и продвинулось, то назад…»

– Вот сволочь! – крикнул ученый великому сыщику, бесу, стерве-оппоненту, по милости которой его занесло в эзотерическое кубло.

– Если ты наконец понял, что вы с Комаровой созданы друг для друга, так и скажи, – потребовала, давясь слезами, Марина, – но не отыгрывайся на Соне! Дети за родителей не отвечают!

Даруя спасительную отсрочку, зазвонил телефон.

– Олег Евгеньевич, – почему-то шепотом сказал сосед, – на дереве у вашего окна сидит канарейка.

Завтрак прошел в совмещении принципов «каждый за себя» и «мы же воспитанные люди». Все были холодны и подчеркнуто вежливы. Марина сепаратно варила кофе, Олег Евгеньевич – яйца, а Соня завладела микроволновкой. В кои-то веки включенное радио несло бодренькую пошлятину, в дочкиной комнате протестовали запертые коты.

– Папа, – достойным идеальной Саши Колпаковой тоном сказала Соня, – я дала объявление про Егора и Фатиму.

– Хорошо, – не менее идеально одобрил Шульцов.

– Я хочу, чтобы ты посмотрел.

– Я тебе верю.

– Папа, я очень прошу тебя посмотреть.

– Хорошо, сейчас.

Соня была сама корректность, она ни словом не обмолвилась про объевшегося белены предка, указавшего бедным котикам на дверь. Объявление появилось прошлым вечером, однако очереди за «европейскими короткошерстными», они же ленинградские помойные, не наблюдалось. Шульцов проверил свою почту, вернулся на кошачий форум и для очистки совести глянул десять последних сообщений. Фатима и Егор по-прежнему никого не вдохновляли, зато по глазам саданул знакомый адрес. Историк торопливо развернул тему.

Некая Мусенька стала свидетельницей чудовищной сцены. Гнусный охранник еще более гнусного попа, развлекаясь, стрелял в бедного персидского котика, чистенького, ухоженного, явно домашнего. Возмущенные кошколюбы призывали громы и кирпичи на головы распоясавшихся церковных садистов. В ответ сбежавшаяся на скандал православная общественность несла по кочкам атеистов и прочих сатанистов. Склока ширилась, в ход шли пароходы с философами, виноторговля, репрессии, педофилия и прочие прелести, однако в куче взаимной злобы отыскалось жемчужное зерно. Пользователь Протокот Аво-кун со знанием дела объяснял, что подходящего под описание священника в Петербурге нет и Мусенька либо видела самозванца, либо врет, желая бросить тень на иерархов, которые в публичных местах, к примеру на вокзале, вынуждены появляться с охраной. Заподозренная во лжи Мусенька не растерялась и вывалила массу подробностей, окончательно убедивших Шульцова в ее правдивости. Сходилось все – время, место, описание стрелка! Олег Евгеньевич на всякий случай скопировал страницу и задумался.

– Папа, ты прочел?

– Да, Лапа. Будь так добра, не мешай.

– Не бойся, скоро тебя оставят в покое. По крайней мере, Егорша с Фатей.

– А… Хорошо.

– Папа, ты… Ты…

– Лапа, я занят.

Он не мог ссориться, сейчас не мог, потому что в клубке бреда мелькнул кончик, за который получалось потянуть. Он не мог, не должен был отвлекаться и все же снял трубку, чтобы услышать про выбросившегося из окна Овалова.

Санкт-Петербург. 31 марта 20** года

Они стояли там, откуда Мусенька с кошачьего форума наблюдала прорыв трубы и стрельбу по коту. Начинавшийся за приснопамятной аркой двор с истинной питерской прихотливостью разветвлялся, причем догадаться, что в глубине отнорка таится сквозной проход, было практически невозможно. Мусенька о нем явно знала. Появившись из проходного двора, она прошла вдоль магазинных задворков, увидела одинокий гейзер, жертву и садистов…

– Вас свидетельница не заметила, – напомнил Аркадий Филиппович, – а вы не заметили ее, второго охранника и священника. Пройдемте-ка разок вашим маршрутом.

Шульцов замялся: он помнил горячую, влажную духоту, белые клубы, шаркающие кошачьи лапы, но не то, куда они бежали и где сворачивали.

– Кажется, поползло тут. – Ученый с опасением тронул ногой грязную, но смирно лежащую плитку.

– Да, самый дальний от арки свищ был здесь, – подтвердил Степаненко. – Точно.

Моряк отыскал и точки остальных «прорывов» – на их месте была никем не потревоженная кладка, кое-где еще скрытая подтаявшим серо-желтым снегом.

– Хватит, – решил полковник, – нечего привлекать внимание. Пошли пить чай и мозгой шевелить.

Историк кивнул; после кружения по мокрому двору утреннее озарение стало казаться бредом, которым лучше не хвастаться. Степаненко тоже молчал, так что «конференцию» открыл Аркадий Филиппович. Рассказом про Овалова. Ночь поэт провел с женщиной, проводив которую поставил жариться яичницу, вернулся в свою комнату, открыл окно и то ли прыгнул, то ли свалился. В последнем случае оставалось предположить, что покойный полез на подоконник по делу.

– Валера на месте, – заключил Аркадий Филиппович, – как только что-то узнает, отзвонится. Как бы отпуск ему из-за наших делишек брать не пришлось… Трупы-то у нас не криминальные и формально друг с другом никак не связаны, а значит, никакой специальной оперативно-следственной группы создаваться не будет. Даже по просьбе бывшего начальства. Связь и криминал очевидны только нам, и очевидность эту, сами понимаете, к делу не пришьешь, так что пособирает дежурная группа вещдоки, опишет место, разберется, кто, что, где и когда, сдаст труп на вскрытие, оно покажет некриминальную причину – и все. Несчастный случай или самоубийство. Дело в архив, народ – на другую работу… Ну, кто что надумал, кроме установления попа?

Степаненко пожал плечами и поморщился – видимо, от боли. Шульцов с тоской оглядел чистенькое кафе; он гордился своим умением четко формулировать, но и на старуху бывает проруха.

– Я пытался предупредить Овалова. – Воспоминание о встрече в «Рептилии» вызывало злость даже теперь. – Каюсь, он был мне несимпатичен, но дело не в моих эмоциях. Мне не удалось доходчиво донести свою точку зрения, и покойный принял меня за шарлатана. Боюсь, вы с ним согласитесь.

– Не бойтесь, – подбодрил Аркадий Филиппович, – что на флоте, что в моей родимой конторе, как бы ее ни обозвали, совсем уж атеистов не водится. Забыл вам сказать: Юра опознал напавших на младшую Колпакову. Несовершеннолетние наркоманы, состояли на учете, седьмого марта перестарались с дурью и отправились в мир иной. Оба. Валера, молодец, догадался запросить информацию по озерковской шпане, хотя версию о смертоносности ничем не примечательной студентки начальству, само собой, не предъявишь.

– Вообще-то она примечательна в том числе и как студентка, – задумчиво произнес Шульцов, заодно оттягивая свой «доклад». – Девушке двадцать шесть, образование у нее второе высшее. Оно у нас, во-первых, в большинстве своем заочное, а во-вторых, платное, и хорошо платное… Колпаковы впечатления особо зажиточных не оставляют. В наличии мать, которая, похоже, этот кагал содержит, бабушка на пенсии и неработающая дочка. Проверить бы, где они деньги берут.