Юрий Леднев - Странный остров

Ливень закончился внезапно и унесся с косматыми тучами в водные степи океана. На очищенном от туч небе появилось веселое солнце. От его лучистой жаровни небо постепенно становилось из синего белесо-голубым. На земле все оживало и радовалось.

Друзья шли к аэродрому по улицам города, отмытым небесной дождевальной системой. Трава, листва, цветы — весь растительный мир так и сиял чистотой. Солнце играло мириадами смеющихся зайчиков в каждой капле, каждой лужице.

Когда друзья в назначенный час подошли к зданию аэропорта, Брена еще не было. В ожидании с пристрастной завистью друзья рассматривали то заветное место острова, откуда можно было улететь и попасть домой. Через большие стеклянные окна здания аэропорта просматривалось поле аэродрома со взлетно-посадочной полосой. На ней виднелся готовый к отлету серебристый «Боинг».

Поле аэродрома было обнесено двойной проволочной сеткой метров пяти высотой. Судя по изоляторам, сетка была под током. По верху опор натянуты узкие ряды колючей проволоки. По периметру ограждения стояли сторожевые вышки. Аэродром охранялся надежно. Вход в здание аэропорта начинался застекленным коридором, а тот начинался домиком с островерхой крышей. На фасаде домика было написано: «Особая таможня». Возле стены таможни стоял с автоматами взвод молодых солдат в форме десантников.

Рядом, на плацу, в полной готовности выстроился почетный караул. Личный состав его, похоже, был из манекенов. Музыканты оркестра с их блестящими инструментами отдавали манекенщиной.

Опоздав на десять минут, Брен явился в сопровождении массажистки и двух манекенов, которые тащили за ним два больших чемодана.

К удивлению друзей, технических клерков с ним не было. Видимо, президент Брен не захотел взять их на свои проводы.

Поздоровавшись, Брен сказал:

— Кончилось мое правление. А жаль! Вы остаетесь? Счастливые! Завидую.

Брен был в парадной форме. Обе стороны мундира по всей груди закрывали массивные восьмиконечные звезды. Сразу бросилось в глаза: у Брена появилась еще одна, пятая по счету звезда. Это самонаграждение, видимо, произошло или вчера поздно вечером, или сегодня ранним утром.

— А неплохо я правил островом! Правда? — спросил Брен, любуясь золотым блеском звезд.

Друзья из деликатности промолчали.

И тогда Брен стал громко выражать свое сожаление, что не смог достойно наградить всех троих за безупречную службу. Но, сказал он, даст бог они еще встретятся, и тогда он не забудет их заслуги. Еще Брен обещал доложить об их славных делах Ханту. А сейчас он очень опечален расставанием с островом, с ними и особенно — он повернулся к десантникам — вот с этими честными настоящими служаками.

Брен говорил возбужденно, нарочито громко. Но в его голосе не слышалось печали расставания. Сквозила в нем какая-то непонятная нервозность, беспокойство, даже внутренний страх.

Друзья приняли его нервное состояние за боязнь, которая бывает у людей, которые страшатся летать на самолетах и нервничают от одного только их вида. В душе они сочувствовали Брену, учитывая тот факт, что людская молва давно окрестила «Боинги» «летающими гробами» за их частые аварии с огромным количеством жертв.

В ожидании процедуры проводов томились оркестранты с поднесенными к губам инструментами, почетный караул с изготовленным к церемонии оружием. Ждала проводов таможенная служба с работающими мониторами рентгенов и другой просвечивающей, прослушивающей, улавливающей аппаратурой. Оружие десантников накалилось от солнца; они обливались потом в своей солдатской амуниции и с неприязненным нетерпением глядели на Брена, который тянул свой отъезд, и на сопровождавшую его троицу. Майор натянул козырек своей фуражки на самые глаза, и в этом был знак отвращения, а не защита от солнечных лучей.

Стояло то нудное, раздражающее своей затянутостью состояние, когда событие, надоевшее всем, затягивается. Но сам виновник, похоже, не обращал на все это нетерпение никакого внимания и, кажется, не спешил улетать с острова по какой-то загадочной, непонятной причине. Он словно ждал какого-то чуда и загадочно, с вороватой улыбкой поглядывал по сторонам.

Вдруг Брен, ухватив за руки друзей, с решимостью подошел с ними совсем близко к десантникам таможни. Потрогав свои награды и почтительно поиграв их золотым блеском, и, очнувшись как бы от какого-то гипнотического сна, он вдруг громко, обращаясь к солдатам и друзьям, спросил, но не отрывая глаз от милых сердцу раритетов:

— Вы были на войне? Участвовали в боях?

В ответ десантники по-мальчишески хихикнули, а друзья только усмехнулись. Было ясно и без вопросов по одному только виду: во времена второй мировой они еще и не родились на белый свет.

С серьезным петушиным видом глянув на солдат, он хвастливо заявил:

— А я вот воевал! — Брен строго поглядел на майора, тот от неожиданности даже икнул. — Да! Мне пришлось воевать с целой дивизией! — И Брен с почтением поглядел на свои самонаграды, будто призывая их в свидетели.

Кто-то из десантников хохотнул, майор от удивления поднял пальцем козырек фуражки выше лба, чтобы лучше видеть необычного героя. Друзья невольно улыбнулись, но Брен не обратил внимания на реакцию слушателей и со слезливым умилением, с углубленной задумчивостью, будто вспоминая что-то далекое, родное сердцу, стал глядеть на звезды.

Всякая боевая награда: медаль, орден, крест, звезда — через зрительное восприятие ассоциируется в сознании нашем с героическим подвигом их хозяина. И чем выше значимость награды, тем значительнее представляется бесстрашие ее хозяина. Но наградной знак — это доказательство подвига, а не описание его подробностей. Потому-то, как решили друзья, Брену и захотелось обосновать нахождение звезд на его мундире какой-нибудь захватывающей историей, пусть даже неправдоподобной, чтобы вызвать со стороны слушающих преклонение перед его личностью. Всем было ясно одно: во времена Второй мировой Брен мог только разве густо и часто марать пеленки. Но тем не менее все с вниманием выслушали его фантастический по своей версии рассказ.

Люди — есть люди! Они с удовольствием внимают приключениям барона Мюнхаузена, хотя знают заранее, что это всего-навсего отменное вранье.

— Мне было тогда, — начал Брен, — всего четыре, даже три с половиной года, когда в наш сожженный варварами город, ворвалась эсэсовская дивизия. Впереди на сверкающей машине с важным видом победителя ехал генерал. И представьте: его наглая рожа мне сразу же не понравилась. Я почуял нутром — это враг! Тогда я еще не очень разбирался в чинах, но значение наград знал хорошо. В петлице у него был Железный крест с лаврами, а его давали высшим чинам рейха. Я сидел у бедной матушки на руках и с грустью наблюдал ужасную картину нашествия врагов на нашу бедную землю! Но! Увидев генерала в машине, я мигом соскочил с рук моей матушки и..! — Брен широко размахнулся, будто собирался бросить гранату. — Что вы думаете, я сделал с этим противным генералом? — Он обвел всех таким торжествующим взглядом, будто он выиграл мировую войну один. — Ну? Что сделал с генералом? — продолжал вопрошать Брен, глядя на приумолкнувших слушателей.