Анна Агнич - Полдень, XXI век, 2013 № 01

Дата та же, сегодняшнее утро. В Интернете те же новости: супервулкан, конец света, выборы и демонстрации. Такое же страшное цунами в Северо-Курильске, разрушившее город. А что модель? Вот она, голубушка, родная Восьмёрочка, вот её прогнозы. Сёма ищет отличия, их нет.

В компьютере семейные фотографии. Нет-нет, он не лезет в чужую жизнь — это его жизнь: молодые мама с отцом, жена, дети. И всё же он видит их немного иначе, со стороны. Видно, это не совсем его жизнь.

Он всматривается в лицо сына — светло-серые глаза смотрят так же. Мальчик растёт, меняется, уходит — и это правильно, но всё равно грустно, каждый час прощаешься с ним прежним.

На топчане шевелится Сёма-верхний. Поднимает голову, смотрит расфокусированными сонными глазами. Ай молодец, с уважением думает Сёма, не вскакивает при виде меня, не орёт!

— e2—e4, — говорит Сёма и спохватывается, верхний же ещё не знает особенного в их ситуации смысла этих слов.

Что творится у него в голове? Ага, соображает, где мог меня видеть. Когда я проснулся, Сёма-нижний показал мне шрам, надо и мне показать. Ух, какие глаза квадратные. О чём он сейчас думает, о своих трёх гипотезах? Нет, это потом. А, помню-помню, сейчас он злится на меня, заносчивого хама. И думает, не загримирован ли я. Сёма говорит, с трудом удерживая смех:

— Нет, не загримированный, клянусь бородой. Сейчас я это… всё тебе объясню.

Он играет знакомую партию, удивляясь, насколько иначе она выглядит с другой стороны доски. И уж вовсе кажется нереальным, что сейчас он спасает свой мир от катастрофы, огромность ситуации не помещается в голове. Сейчас это просто игра, её надо как можно лучше сыграть, вот и всё. А может быть, дело в том, что Сёма уверен в успехе — было бы смешно не договориться с самим собой.

Они проводят вместе почти весь короткий зимний день, им хорошо вдвоём, одно только печалит: мысль, что скоро исчезать. Сёма-верхний, похоже, об этом не думает — слишком много свалилось на него сегодня.

Сёма сидит на подоконнике, держит чашку и замечает, что монитор на столе и шторы на двери становятся прозрачными. Сёма-верхний тает на глазах, лицо у него удивлённое. Значит, я возвращаюсь домой, думает Сёма, мой мир втягивает меня обратно. Ну-ка, ну-ка, чего мы тут понаменяли?

За окном неровным частоколом торчат новостройки — те же, что и прежде. Это уже хорошо. Колодец с журавлём тоже на месте. Бабы Фени не видно, не протоптана тропинка к её избе, окна заколочены.

В комнате всё иначе: нет клетчатых штор, на этажерке ни одной книги по геологии, все по теории игр. На двух корешках Сёмино имя крупными буквами. Он включает компьютер — пароля нет, заходи, кто хочешь. Руки дрожат. Ещё бы, страшно. А кому бы не было страшно?

Сёма сразу видит, с одного взгляда, на первых полосах газет нет ничего о супервулкане. Он читает дальше — нигде ни слова.

А как то цунами в Северо-Курильске? Ага, вот — порт залило, но город цел, почти нет жертв. Сёма сидит, уставясь в точку, — пытается осмыслить, что произошло. Получилось. Неужели получилось? Это что же, можно теперь предотвращать другие беды: войны, эпидемии и неизвестные ещё напасти? Строить модели, спасать людей нижнего мира и надеяться, что в верхнем мире найдётся кто-нибудь, кто позаботится о нас? Или кто-то уже заботится, просто мы об этом не знаем?

Он выходит в университетскую сеть. Модели нет — ни Восьмёрочки, ни какой другой. Проверяет почту, видит письма от незнакомых людей. Что это? Сердце пропускает один удар и начинает колотиться, как сумасшедшее, — в почте письмо от Андрея Андреича. «Поздравляю с премией, ещё не нобелевка, но куда она денется! Привет Марине».

Комната едет в сторону, Сёма успевает схватиться за этажерку — ничего себе закружилась голова.

— Да, конечно, — бормочет он, — Тихоокеанское Вулканическое Кольцо… то же кольцо… Центрально-Американский жёлоб… раз мы здесь поменяли, так оно и там… семь лет назад…

Он уже всё понимает, но ещё не верит себе. Вскакивает так, что опрокидывается кресло, распахивает дверь в Юрчикину комнату — пусто. Ни игрушек, ни детской мебели. Пыль, нежилой запах и старая кровать, на которой умирала мама.

— Нет, нет, не может быть… — бормочет Сёма, уже зная, что может.

Он возвращается к компьютеру, ищет семейные фотографии — их нет. Есть родители, но нет ни Тани, ни детей. На фоне моря грудастая девица в купальнике смеётся в тридцать два зуба и обнимает его, Сёму, весёлого и загорелого. Накатывает тошнота, он сидит, пережидает. Трёт висок — нет привычного шрама, под пальцами гладкая кожа. А, ну да, конечно.

Он набирает телефон родителей Андрея Андреича. Трубку берёт Танюшка. Знакомый тягучий голос дочери — в свои одиннадцать лет она выпевает слова, совсем как её мама когда-то:

— Дядя Сёма? — Да, конечно, он ей больше не папа, но всё равно как удар под дых. — Дядя Сёма, мы вас ждём, все уже собрались, только папы нет и вас!

Несколько секунд невозможно дышать. Наконец он выдыхает:

— Танюшка, где твой брат? У тебя есть брат?

— Нет… — растерянно говорит девочка. Трубка клацает о тумбочку, слышны шаги.

— Сёма, что случилось? — Танин голос звучит иначе, ярче, он так давно не звучал.

— Таня, Таня! Где твой второй ребенок, где мальчик? — он пытается говорить спокойно и не замечает, как срывается на крик: — Таня, одно слово, я прошу! У тебя только Танюшка — и больше нет детей?

— Да, нет, конечно. Погодите, Сёма, вам сейчас Андрюша из университета перезвонит.

Он сгибается, как от боли в животе, сползает на пол. Сына не существует и не существовало никогда. Это самое страшное — что его никогда не было. Жена и дочь, они есть, они живые, хоть и чужие. А Юрчик… Он теперь только в Сёминой памяти, больше нигде. И по мере того, как память будет стираться, он будет исчезать, как пар на стекле.

Надо что-то сделать, чтобы не было так скверно. Куда-то себя деть. Сёма медленно, спотыкаясь бродит по квартире. Забирается в кладовую и скукоживается на полу под полкой с пустыми банками от маминого варенья. Ему нужно полежать здесь в темноте, потому что там, где свет, невозможно быть сейчас. Звонит телефон, Сёма не поднимается, не выходит из кладовой. Женский голос в автоответчике:

— Сёма! Это я, Марина. Да сними же ты трубку!

Кто-то чужой, ненужный отпирает дверь своим ключом, ходит по комнатам, стучит каблуками, зовет чужим ненужным голосом. Наконец хлопает дверь. Становится тихо. Нет, не тихо — где-то кричит женщина. Сёма узнаёт этот крик, это она, та самая женщина из Акапулько.

Завтра он, наверное, соберёт ненужные теперь книги, вынесет их как мусор. Может быть, по дороге к нему придёт идея, он замрёт и будет долго смотреть в одну точку, держа тяжёлые книги на весу и не замечая этого. Но это будет потом.