Ольга Онойко - Ррит Тираи

Все нормальные люди прыгают из прыжкового упора. Поэтому он так и называется. Ещё в прыжковом упоре нормальные люди сидят. Это естественное, анатомически правильное, наиболее удобное положение тела. Тело принимает его само. Изредка Н’йирре доводилось переучивать неправильно сидящих детей, но причины дефектов всегда были серьёзными — плохо залеченные разрывы связок, забытые трещины в костях. Глупые мальчишки калечили друг друга в мелких драках и геройски пренебрегали болью. Лечить последствия приходилось долго, сложно и подчас — по-настоящему болезненно.

С этими двумя было иначе. Судя по движениям их тел, они никогда не получали значительных травм. Но, тем не менее, пластика их не выглядела естественной.

— Они боятся сами себя, — сквозь зубы проговорила Ацарши, — стыдятся сами себя. Боятся рычать, оскаливать клыки, выпускать когти. Боятся кусать и когтить. Как будто в детстве их наказывали каждый раз, когда они пытались охотиться. Это не врождённая слабость, Н’йирра, это слабость выученная.

— И кто же был её наставником? — произнёс Н’йирра едва слышно.

Ацарши не ответила. Спустя несколько вздохов она сказала:

— Мы не обо всём расспросили их, а они не обо всём рассказали. Сейчас будем смотреть дальше. Так мы сможем точнее задавать вопросы.

Длинными прыжками Л’йарса нёсся по ветвям деревьев. Это было его излюбленное развлечение, и в густых кронах он ориентировался с поразительной уверенностью. Конечно, гости скоро отстали. Тогда Л’йарса начал сдерживаться. Он петлял по веткам, кувыркался, прижимал одну руку к груди и порой даже прыгал спиной вперёд. Но юноши, одуревшие от напряжения, всё равно едва поспевали за ним. Наконец Л’йарса нашёл то, что искал.

— Эй, — окликнул он весело, — тут гнездо лесных летяг! У них сладкое мясо. Сейчас я выгоню их на вас.

Молодые люди не ответили ему. Взгляд камеры скользнул по их лицам — ошеломлённым, с вытаращенными глазами и напряжёнными ушами. Н’йирра усмехнулся. На воздушной прогулке Л’йарса мог загнать кого угодно, не то что этих неловких мальчишек. Легко, точно невесомый, он выпрыгнул вверх с упругой ветви и перенёсся через всю крону. Рванувшись назад, он напугал летяг, и те с отчаянными криками кинулись врассыпную. Нийрра знал, как остро пахнут летяги страхом и сладким мясом. Они могли улететь от наземных хищников и спрятаться в листве от летучих, но перед теми, кто прыгал по веткам, были почти беззащитны. И, как и рассчитывал Л’йарса, природные инстинкты гостей взяли верх над их странным воспитанием. Визжащие летяги задевали лапами их руки и волосы. Удержаться было попросту невозможно. Молчаливый юноша («Р’йенра», — вспомнил Н’йирра) стремительно изогнулся вбок и сомкнул клыки на тельце мелкой рыжей зверюшки.

Добыча трепыхнулась и умерла в его пасти. Р’йенра негромко зарычал, встряхнул гривой, хвост летяги и её маленькая голова на свесившейся длинной шее мотнулись и легонько ударили его по плечам.

А второй мальчишка вдруг рассмеялся.

Он смеялся и смеялся, глядя на оторопевшего друга. Что-то в произошедшем представлялось ему очень забавным. Н’йирра недоумевал. Судя по лицу Л’йарсы, тот тоже ничего не понял.

— Что смешного? — взревела Ацарши так, что даже Н’йирра вздрогнул. Женщина в ярости ударила ладонями по полу. — Что смешного в хорошей охоте?!

Оглушительный её рык многократно отразился от стен тренировочного зала. Эхо угасало медленно. Н’йирра ждал. Он хорошо знал свою подругу, свою соратницу, мать множества его выводков: по глазам Ацарши он понял, что она уже приняла решение.

Так и было. Стоило эху умолкнуть, Ацарши сказала:

— Пусть Л’йарса даст им поесть и ведёт их обратно. Мы будем задавать вопросы.

Что за невыносимая нелепость сопровождала все их поступки и порывы! Н’йирра вчуже испытывал мучительный стыд. Конечно, он вовсе не был в ответе за поведение этих мальчиков. Они и сами были за него не в ответе. Им просто не повезло с местом и временем рождения. Они очень старались, действительно старались вести себя правильно, они чутко ловили все намёки и как могли скоро исправляли свои ошибки. Но слишком уж много насчитывалось тех ошибок, слишком глубокими и давними были они. Противоестественные рефлексы въелись в их плоть. Н’йирра хорошо представлял, насколько жестокой должна была быть дрессировка, запретившая облигатным хищникам охотиться и заставившая их сидеть на ягодицах вместо прыжкового упора. Такое могли сотворить только матери и только в доречевом возрасте, иначе привычки не укоренились бы в детях должным образом.

Это ужасало Н’йирру. Это значило, что люди изменились глубже и страшнее, чем он мог даже вообразить.

Мальчиков всегда рождалось больше, чем девочек. По статистике в обычном крупном выводке была одна сестра, пятеро здоровых братьев и один недоразвитый. Выродки женского пола появлялись крайне редко, и это всегда было следствием глубокого нездоровья матери. Так определила природа, что девочка была безусловной ценностью, а мальчиков ждали суровые испытания. Лишь одному из двадцати родившихся предстояло в свой черёд стать отцом. День за днём, год за годом юноши доказывали свою силу и доблесть, мудрость и стойкость, учились и сражались, чтобы украсить золотом косы и однажды удостоиться благосклонного взгляда девушки. Нелёгок был этот путь. Многие оказывались слабы, гибли или отступали в тень. Вид неполноценного мужчины был для Н’йирры печальным, но ничуть не удивительным.

Но грива дыбом вставала у него от одной мысли о женщине, сознательно уродующей детей. Это было много хуже, чем вырождение и нездоровье. Это было… Н’йирра не мог подобрать слов. Если женщины дошли до такого, значит, человечество постигла настоящая катастрофа.

Мысли эти пригибали его к земле.

И всё же, по самой природе своей учитель и воспитатель, Н’йирра полтора столетия исполнял долг наставника. Сейчас вместе с Ацарши он пристально наблюдал за поведением гостей, подмечал все их промахи, мелкие и большие. Но разум Ацарши поднимался много выше по ступеням знания и науки. Она анализировала и делала выводы. Она размышляла об историческом процессе, о политике, о судьбе Отчизны и человеческой расы, об искажении культурных кодов и деформации социума. А Н’йирра думал о том, как мог бы исправить недочёты в воспитании этих мальчиков, сделать их настоящими мужчинами и настоящими людьми.

Он мог.

Менее опытный наставник на его месте отступился бы, поддавшись брезгливости, но Н’йирра — нет. Он видел, что юношам ещё не поздно переучиться. В чём их уж точно нельзя было обвинить, так это в глупости и ригидности мышления. Н’йирра подумал, что никто из его сыновей и учеников на их месте не смог бы так быстро ориентироваться в новой обстановке. Насколько плохо и неправильно были развиты их тела, настолько стремительными оказались их разумы. Молодые люди демонстрировали беспрецедентную адаптивность. Поняв это, Н’йирра окончательно отбросил неприязнь и ощутил жалость и теплоту к ним.