Александр Усовский - Книги лжепророков

Подполковник улыбнулся и согласно кивнул.

Калюжный продолжил:

— Румянцев как, сможет отследить звонок?

— Обижаете, Максим Владимирович! И номер, на какой он позвонит, и его абонента точное местонахождение, и идентификационную карту голоса этого кукловода — ежели, конечно, он станет ему звонить — люди Дмитрия Германовича всё сделают. Мы ж сейчас об этом Нудельмане знаем больше, чем он сам о себе — четыре экипажа его пасут день и ночь!

— И правильно делают. Он сейчас, по ходу, главная фигура. Да, Ефремова этого, после того, как он груз сбагрит — отследите, и, ежели он на родину засобирается — не дайте ему удрать. Он мне здесь нужен. Пущай ребята Ведрича его к нам в Дмитров, на базу, привезут. Там мы его хорошенько расспросим, вдумчиво поковыряемся в его душонке — чтобы он нам всё, до последней ниточки, сдал, в первую очередь — кто с ним вместе на Украине работал; врага надо знать в лицо! Кстати, и экспедитора этого, как его… Попугаева?

— Попугина.

— Вот, и его тоже. Как только груз отправится в поход на юг — его тотчас же под белые ручки и в соседнюю камеру с Ефремовым. Пусть расскажет, кто его завербовал, от кого он получал задания — в общем, всё, как на духу.

Лицо Левченко сделалось непроницаемо холодным.

— А потом? Будем решать?

Генерал достал новую сигарету, закурил, вздохнул — и ответил:

— Пожалуй, нет. Перевербуем, и оставим жить. Не имеем мы права, ни Божьего, ни человечьего, этих людей жизни лишать. Ежели, конечно, этот Ефремов сознается в убийстве Федорука — что, я думаю, вряд ли — то тогда стоит, пожалуй, его кременчугской милиции, вместе с его собственноручным признанием, передать. Но чует моё сердце — он в этом деле ни за что не признается. Что во времена оны проявил малодушие и стал супостату служить — пожалуй, сознается; тем более — у нас на руках неопровержимые улики сего предательства имеются. За что мы его маленько и погладим против шерстки. А убийство… от убийства Федорука он будет до последнего отмазываться!

— Тогда что ж…. Тогда, получается, мы за Сармата не отомстим?

Генерал гневно вскинул голову.

— Кто тебе это сказал?

Подполковник смутился и неуверенно ответил:

— Так ведь…. Вы ж сами сказали, что Ефремова и Попугина мы оставляем по эту сторону?

Калюжный покачал головой.

— Их — да. Потому что, ежели всех, кто в этой пакости замазался, валить наглухо — мы пол-Украины трупами завалим, не считая тех, кто в Польше и здесь, в России, врагу содействовал, и кого, стало быть, надо тоже карать — до кучи. Вон, капитан Панфилов докладывает — нашёл он вчера вечером пятерых мужиков из деревни Приютовка, что под Александрией; помогали ночью с четверга на пятницу перегружать металлический ящик с польской фуры, завалившейся в кювет, в грузовой УАЗик, управлял которым, по всем приметам, наш пан Ефремов. Их ты что, тоже предлагаешь решать? Они ведь тоже супостату помогали? Щупальца отсекать — дело гиблое, Дмитрий Евгеньевич; у спрута они всё равно отрастут. Надо бить спрута в сердце! Или, по крайней мере, в мозг — ежели, в соответствии с известными стихами, сердца у спрута вовсе и нету. В мозг!

— Стало быть — кукловода? — полуутвердительно спросил Левченко.

— Его! — Жестко отрубил генерал. А затем, выпустив колечко дыма — продолжил: — Никаких несчастных случаев. Никаких сердечных приступов. Вообще ничего, что могло бы позволить хотя бы кому-нибудь подумать, что он погиб случайно. Нет и ещё раз нет! Когда операция наша закончится, пусть Ведрич сделает это громко, и сделает так, чтобы любой человек, в любой точке мира, понял, что гибель означенного персонажа — есть КАЗНЬ. Именно казнь — и пусть это хорошенько зарубят себя на носу те, что играют за чёрных. Здесь им не третий мир! Здесь мы за такие штуки, что они решили с нами пошутить, караем без жалости — и это, заметь, Дмитрий Евгеньевич, вовсе не из мой личной кровожадности. Это насущная необходимость! Ребятишки сейчас лихорадочно ищут врага, на какого они бы смогли мобилизовать весь цивилизованный мир. Потому как американская экономика этого требует с пеной у рта! Без врага, без войны, без всё новых и новых вооружений — они рискуют остановиться. А остановка для Штатов сегодня — это крах. Про их внешние долги ты, конечно, в курсе?

Левченко кивнул.

— Как и про внутренние.

— Стало быть, понимаешь, что только наличие общего врага заставит ту же Европу всерьез воспринимать штатовские фантики. Понятно, что и других рычагов влияния у них пока изрядно — тот же золотой запас Федеративной республики хранится за океаном — но всё же без внешнего врага в стане наших геополитических противников очень даже может начаться разброд и шатание. Каковые — чем чёрт не шутит? — вполне могут перерасти в серьезные изменения глобальных денежных потоков, в смену резервных валют. Сам знаешь, что это будет значить для Штатов…

Подполковник покачал головой.

— И не для них одних…

— Так точно. Мы им малину чуток подпортим — хотя они об этом пока не знают — но, чует моё сердце, вариант с разоблачением поставок ядерного оружия Россией Ирану — далеко не последний козырный туз в их колоде. Не те это ребята, чтобы работать без страховки…. Ежели мы им масть перебьём — а мы её перебьём, в этом я не сомневаюсь — то у них наготове наверняка есть ещё один вариант назначения глобального врага всего цивилизованного мира. И после того, как мы кукловода здешнего образцово-показательно казним — они трижды подумают, прежде чем опять нас под монастырь попытаться подвести. И, скорее всего, поищут врагов попроще. Хотел бы я, кстати, знать, кого они на эту должность назначат…

Тут Левченко спросил осторожно:

— А объект…. Ну, который мы сегодня ночью изымем…. Куда его? К нам, в Подольск?

Генерал по-мальчишески широко улыбнулся.

— Да, было бы не плохо, иметь собственный незарегистрированный ядерный боеприпас! — Затем, посерьезнев, продолжил: — Нет, мы его сдадим честь по чести на тот арсенал — под Саратовом — где он по документам и находится. А ту станцию обеззараживания воды, какая все эти годы фугас изображала — себе заберём. Это и будет наш приз в этой операции. Потому как ведь должны же мы что-то за наши деньги, на поиск этого фугаса потраченные, получить? Будем воду обеззараживать — только я не совсем понимаю, где и как… — После этих слов Калюжный опять весело улыбнулся.

— Максим Владимирович, вы давеча обещали рассказать, как это наш боеприпас оказался в руках у тех, что играют за чёрных?

Генерал удивлённо глянул на своего заместителя:

— Я? Обещал? Что-то не припомню…. Хотя ладно, расскажу.

Калюжный устроился в своём кресле поудобнее, докурил — и, чуть улыбнувшись, начал:

— Начало этой истории лежит во временах сугубо легендарных, о которых даже я, реликт холодной войны, уже начинаю подзабывать. Удумали наши верховоды в одна тысяча девятьсот семьдесят седьмом году заложить в недалёком расстоянии от гэдээровско-фээргэшной границы ядерные фугасы малой мощности. Килотонн по десять. Чтобы, значит, ежели удумает супостат повторить двадцать второе июня сорок первого года — то чтоб над его танковыми колоннами, лишь они пересекут рубеж обороны социалистического лагеря, немедля раскрылись бы зонтики зловещего вида. Задумано — сделано; в те времена, если ты помнишь, решение Политбюро было сродни воле Господа Бога — или, может быть, даже ещё и поглавней. Раз кремлевские старцы решили такую штуку врагу подложить — соответствующие НИИ тотчас эти фугасы разработали, и через два года двадцать один боеприпас мощностью по двадцать килотонн каждый был военному руководству страны явлен. Хорошо. В оперативных районах развёртывания наших войск в Восточной Германии, куда местным немцам вход был ограничен, были вырыты специальные десятиметровые колодцы, в фундамент которых были заложены обычные бомбы, на них установлены означенные фугасы, и в конце семьдесят девятого года поставлены были все эти ядерные ужасы на боевое дежурство.