Александр Усовский - Эра негодяев

— Ну, завтра-послезавтра Тадеуш их получит, пока через границу перевезет — думаю, где-то десятого.

— Добро. Ладно, иди, не мешай работать.

Загородний вышел. Генерал прошелся по кабинету, докурил, затушил окурок — с трудом, ибо его товарищами была уже доверху забита вся пепельница.

— Так, Левченко. Первое — сходишь к Маслову, получишь на вдову Тамбовцева деньги.

— Есть!

— Но есть еще и второе. Я тебе расскажу забавный анекдотец. А ты послушай.

Ребят Загороднего отпустила некая молодая немка, распоряжающаяся в кабинете старшего советника Ференца Молнара, как в своем собственном. За восемь месяцев до этого некая молодая особа охмуряла нашего общего знакомца, генерала Третьякова, известного тебе как гражданин Викторов, во вроцлавском ночном клубе 'Счастливая семерка', и между делом сообщила ему о том, что в нашей конторе протечка. В обоих случаях эта молодая особа — сотрудница ведомства федерального канцлера. В первом случае нам ее фамилия неизвестна, во втором она проходит у нас под фамилией Шуман. Что-то мне подсказывает, что симпатия нашего Одиссея, Герда Кригер, девушка, предупредившая акулу банковского бизнеса герра Викторова, и некая госпожа Шуман, сотрудница БНД, командующая в венгерском ЧК, как у себя на кухне — одно и тоже лицо.

— Ну, это ж очевидно.

— Положим. Но вот что мне сегодня доложил товарищ подполковник Гончаров. Есть у него на связи некий Кальман Лошонци, бывший сотрудник венгерского чека, еще того, социалистического. В девяносто первом его, сам понимаешь, с этой работы поперли, и работает этот Кальман нынче на автомойке — больше никуда таких, из 'бывших', не берут. И связь-то с ним Гончаров поддерживал все больше из соображений благотворительности — никакого толка от этого Кальмана, как ты можешь догадываться, нынче не добиться. И никогда меня Гончаров новостями от этого Кальмана не радовал — кроме сегодняшнего утра.

Пришел он ко мне в девять утра и, отсвечивая своей дурацкой лысиной — кстати, ты не знаешь, долго он еще этой своей прической мои нервы будет испытывать, скинхед-перестарок? — сообщает: его агент сегодня ночью звонил на его оперативный в Бухаресте и сообщил нечто, что он, Гончаров, считает сообщением чрезвычайной важности. А именно — старый сослуживец этого Кальмана, некто старший советник Ференц Молнар, по странной прихоти судьбы продолжающий нести службу по обороне государственной безопасности Венгрии — вчера поздно вечером прибыл на мойку, где трудится вышеназванный Кальман. И в разговоре дважды произнес одну фамилию; причем даже со званием. И знаешь, что это была за фамилия?

— Товарищ генерал, не интригуйте!

— И не думаю. Так вот, Ференц Молнар посчитал нужным сообщить Кальману Лошонци, что есть в мире некий полковник Чернолуцкий, и что оному полковнику Чернолуцкому этот самый Ференц желает всяческих благ и преференций.

— Молнар в курсе, что Лошонци — наш человек?

— Думаю, да. Вернее, уверен.

— А за день до этого в кабинете у этого Ференца Молнара некая фрау Шуман странным образом освобождает наших ребят…

— И что-то мне подсказывает, что именно фрау Шуман и попросила господина старшего советника Молнара довести эту информацию до наших ушей.

— А это не запланированный слив?

— Не думаю. Вернее, уверен, что нет. Фрау Шуман решила действовать на свой собственный страх и риск.

— Значит, Чернолуцкий?

— Значит, Чернолуцкий.

Подполковник Левченко хмуро глянул на своего начальника.

— Что ж ему не хватало? Ведь и жалованье получает вдвое выше, чем в войсках, и службой не обременен… Что ему не хватало?

Генерал Калюжный развёл руками.

— А денег, мил человек. Наш товарищ полковник имеет на содержании одну милую барышню двадцати шести лет от роду. И живет эта барышня в уютной квартирке в Печатниках, какую ей оплачивает товарищ полковник, и ездит на новеньком 'Пежо', купленном этим же полковником.

— Когда вы начали собирать информацию о Чернолуцком?

— А сразу же и начал, когда товарищ генерал-лейтенант Третьяков нам с тобой в этом самом кабинете о нашей протечке и доложил. Володя Терской был у меня в феврале, много чего интересного рассказал. Как господин полковник Чернолуцкий не гнушался бакшиш с наших коммерсов получать, которые к нему за содействием обращались — у него ж картотека на всех немецких граждан, какие чуть выше плинтуса подросли. Как машину свою продал служебную — а оформил как угон. Много чего интересного…. Вот где-то с февраля и начал я Михал Василича подозревать в измене. И, как сегодня выясняется, не зря. Алчность — первая ступень к предательству, это ты, Левченко, на всю жизнь запомни. Начал дорогой полковник Чернолуцкий с мелких мошенств — а закончил большой изменой. Стало быть — туда ему и дорога.

— Так что, будем решать?

— Будем решать. Скажи Ведричу, чтобы организовал…. В общем, по его выбору. Что-нибудь простенькое, без изысков. Мой опыт подсказывает, что изыски в этом деле ведут к излишнему количеству свидетелей.

— Есть. А что с оставшимися трубами? Которые в Будапеште?

— Янош Фекете связь с Одиссеем держит?

— В том-то и дело, что нет. Снял Одиссей гарсоньерку в Обуде, напротив моста Эржебеты, дал нашему господину Фекете адрес склада, ключей второй комплект — и пропал.

— Янош ему, конечно, не звонил.

— Конечно, нет. Вы же знаете, мы стараемся…

— Знаю. Чтобы агенты и резиденты знали друг о друге как можно меньше и контакты между собой свели до самого критического минимума. Это ясно, это азы разведывательной работы. Ладно, адрес этой гарсоньерки у тебя есть? И номер Одиссея будапештский?

— Обижаете, товарищ генерал. Конечно, есть.

— Ну, вот и отлично. Когда Горец планирует быть в Будапеште?

— Послезавтра, шестого.

— Вот и чудненько. Пусть пересечется с Фекете и вместе с ним навестит наш заветный складик. Но заберет пусть не все трубы; с него и двух вполне достаточно, а на две оставшиеся есть у меня одна задумка.

— Не поделитесь, Максим Владимирович?

— Поделюсь. Как ты думаешь, когда немцы начнут боевые вылеты на Югославию со своей территории?

— Ну, до сегодняшнего дня они летали из Италии.

— А вот с завтрашнего начнут делать это из дома. О чем это говорит?

— О том, что обеспечение полетов нужно будет распространить на Венгрию?

— Совершенно верно. Ты об этом давеча и говорил, помнишь? Командование НАТО уже перебросило шесть разведывательных самолетов на Ферихедь, а в ближайшие дни туда же сядет КаЭс сто тридцать пятый. Знаешь, кто это?

— Заправщик.

— Совершенно верно. Здоровая такая туша, на тридцать тонн керосина — не считая собственного. И вот представь, что этого заправщика сбивают прямо над городом Будапештом. И падает он, к примеру, на здание парламента. Какова будет реакция венгерского общественного мнения на эту бяку, какую мы им состряпаем? При том, что мы это делать могем с чистой совестью — мы ведем войну, и в своем праве вражеские аэропланы сбивать там, где считаем нужным. Что подумает рядовой обыватель после этого громкого падения?