Александр Усовский - Эра негодяев

Да, что и говорить, херовое дело — заканчивать жизнь в одиночной камере тюрьмы Шиофока. Предположим, ему сейчас тридцать два. В тюрьме, учитывая, что климат здесь мягкий, кормят сносно — даже если исключить нынешнее его привилегированное положение — прогулки каждый день по часу, можно заниматься спортом и читать книги — правда, на венгерском — то сможет прожить он еще лет тридцать. До хера… Языки, что ли, взяться учить? Или физику? Хм, ладно, выбор у него большой. Тридцать лет впереди, как-никак!

Жаль только, никогда уже ему не увидеть Герди… Хоть бы фотографию мать догадалась прислать! Надо будет отписать ей, пусть достанет ту, из рамки, что висит в его комнате на стене — и отправит ему сюда, в тюрьму. Вроде ж не запрещено фотографии вешать? Вон, на двери фото Илоны Сталлер, в миру — Чиччолины — висит со всеми прелестями, и ничего, никто не против…

Интересно, он по какой категории проходит в здешних следственных органах? Террорист? Или наемник? Или, как обещал вчера адвокат, как безумный параноик с манией отмщения? Враги, дескать, убили его друга — и он, Одиссей, впав в неистовство, поехал к аэропорту и пульнул в запале по первому попавшемуся аэроплану, а затем начал из случайно оказавшегося в машине пистолета отстреливаться… Мда, хрень редкостная, ничего глупее придумать было бы невозможно. Хотя… Чёрт их знает, мадьяр? Может, и проканает? Тогда у него есть шанс сесть в тюрьму общего режима, с обыкновенными убийцами и насильниками. Адвокат ее расписывал, словно рай земной. Ну да — по сравнению с пожизненкой…

Ладно, хватит, погулял. Как-никак — восемнадцать шагов! Это вам не коников из говна лепить…. Если каждый день он будет делать на шаг больше — то к августу уже будет свободно доходить до конца коридора и возвращаться обратно. Он уже все подсчитал! Как раз к этому времени назначен суд… Следствие какое-то мадьяры ведут. Вещдоки осматривают, глубокомысленные версии строят. Умора…. Взяли его с поличным, на трубе — только его отпечатки, на пистолете — опять же, аналогичная картина. Морские пехотинцы из охраны американского авиационного контингента — в наличии, все допросы с них сняты, все к делу пришиты. Какое следствие? Прикалываются пацаны. Ну, положим, пойдет он в глухой отказ. Не я, ничего не знаю, пошли все в жопу. Хороший вариант — только гиблый. Следаки тут же, как дважды два, докажут, что стрелял и из ПЗРК, и из 'стечкина' именно он, и добрый прокурор попросит у уважаемого суда пожизненный срок. И судья, видя, что обвиняемый ни хера не раскаялся в содеянном, а наоборот, издевается над высоким судом — тут же этот срок ему и впаяет. Хм…. А, пожалуй, адвокатишка был прав! Только очень бы не хотелось вмешивать в это дело покойного Юрку. Не по-людски это как-то, не по-русски… Хотя, если строго разобраться, ведь он реально мстил убийцам своего друга? Святая правда. А зачем, спросит следователь, он в Будапеште околачивался, ежели его дела уже две недели, как закончились? А затем, чтобы денежку собрать за пианины — вот зачем! И друг сердечный Янош Шепечек этот факт подтвердит, у него и все документы на руках….А затем, после передачи CNN, где он увидел тело друга — башню у него и снесло. Ну, и не выдержал! А где, скажут, взял ракету? До этого все было более-менее логично, а в этом месте придется что-нибудь соврать… скорей всего, не поверят. Здесь у него прокол конкретный. На остальные вопросы у него какие-то внятные ответы найдутся. Например — как узнал, как стрелять? Так в армии ж служил! В общем-то, не лишено здравого смысла. А зачем от охранников отстреливался, 'хаммер' угробил? А уже в запале. Жизнь была не дорога. Тут на суде хорошо бы рубаху рвануть — для достоверности. А что? И рванем! Вот только…

— Разрешите, Александр Владимирович? — в дверях показалась физиономия дорогого и любимого адвоката господина Шимонфи, спасителя и хранителя.

— Да, входите, Дюла! Очень рад вас видеть! — И действительно, рад, чего уж скрывать.

Адвокат вошел, шелестя пакетом.

— Дюла, что вы на этот раз принесли? Меня ж тут кормят четыре раза на дню!

— А ничего, Саша, не помешает. Тем более — это не только фрукты.

Адвокат поставил на стол пакет, торжественно, придав лицу подобающее выражение — достал из него укутанный в белую блестящую бумагу букет махровых, ярко-бордовых роз.

— У вас сегодня праздник. Я звонил вашей матери, она попросила, чтобы в этот день на вашем столе стояли розы. Я не буду излишне любопытен, если спрошу, по какому случаю эти цветы?

Одиссей не мог отвечать — его душили слёзы. Мама, мамочка…

Адвокат проявил деликатность — когда Одиссей справился с нахлынувшими эмоциями, и вытер глаза — господина Шимонфи в его палате не было.

— Дюла! Вы где там? Заходите! — Что он, в самом деле? Тоже мне, нашел время и место деликатность демонстрировать. Перед кем? Перед преступником, который может быть осужден на пожизненное…

И тут в его палату вошла Герди.

Бешено закружилась голова, лицо вдруг полыхнуло огнем. Этого не может быть! Где воздух? Ему нечем дышать! Остановите стены! Да что ж это твориться…

Очнулся он от того, что по его лицу возили чем-то мокрым — лоб, щеки, глаза. Ага, он лежит на своей кровати, а на краю ее, в накинутом на плечи белом халате — сидит Герда Кригер. И это не сон. Ему нужно встать! Ну, хотя бы приподнять голову…

— Лежи, лежи. Приходи в себя. Террорист… — голос Герди. Ни у кого в мире нет больше такого голоса, и ни у кого в мире нет таких ласковых, таких нежных рук, которые протирают ему лицо. Герди…. Не может быть, это сон!

— Герди? Это действительно ты? Ты мне не снишься? — хотя чего спрашивать, слава Богу, он не слепой. Она самая, собственной персоной — сидит у него на кровати, мнет в руках платочек, закусила губу…

— Так, девушка, мы тут что, плакать надумали? — в этот момент надо с ней построже, ему ли этого не знать…

Подействовало. Смахнула пару слезинок, вытерла глаза, чуть вымученно улыбнулась.

— Ну, здравствуйте, фройляйн. И что вы тут делаете, позвольте узнать? Или это меня в бессознательном состоянии перевезли в Берлин? — надо, чтобы она улыбнулась по-настоящему, эта ее вымученная улыбка никуда не годиться: — Негоже плакать у постели раненного международного террориста. Персонал может подумать, что вы разделяете наши взгляды. — И, с трудом, но выговорил искомое слово: — Человеконенавистнические.

Вытерла глазки, еще раз через силу улыбнулась.

— Здравствуйте, молодой человек. Как же вы позволили себя подстрелить? И с каких это пор вы стали международным террористом, позвольте узнать? Когда я видела вас в последний раз, вы собирались стать воротилой овощного рынка в вашей стране. Планы изменились? Или вы охотились на конкурентов?