Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

Публика спала беспробудным сном. Кьюнг, даже не глядя в его сторону, раздраженно спросил:

– Что ты имеешь ввиду? Поясни!

Бортмех приблизился к нему вплотную, так что их шлемы со стуком соприкоснулись, а глаза возбужденно горели, скрестив как в поединке взоры.

– Поясняю: больше всего на свете я ценю жизнь, и жизнь эта, по странному стечению обстоятельств, моя собственная! Теперь слушай дальше и постарайся сообразить! Если из-за твоего рыцарского достоинства мы не вернемся на Землю, они пошлют сюда еще одну экспедицию. И с ней будет тоже, что с нами и с «Асторией» — смерть! Причем, эти новые жертвы, бессмысленные и глупые, которые можно избежать провоцируешь ты своей нерешительностью и своим надутым геройством!.. Ведь если мы сейчас умудримся вырваться из этого болота, да еще ухитримся благополучно достигнуть Земли, все им доходчиво объясним, они вышлют сюда специальный исследовательский корабль, оснащенный современным оружием, и сожгут всех этих чертей, если те на самом деле здесь водятся!

– Можно послать радиосообщение.

– И сколько придется ждать ответ?! В подпространстве сигнал идет отсюда до Маяка восемь суток, и примерно столько же от Маяка до Земли. Заметь: это только в одну сторону, а еще назад. Восемь ю четыре, по версии таблицы умножения, будет тридцать два. Ждать тридцать два дня! Больше месяца! Нас к тому времени уже сожрут!.. К тому же, в радиосообщении не уместишь такой объем информации, чтобы придурок Стробстон смог сообразить, что здесь вообще происходит. Если даже мы этого до сих пор понять не можем!

Две неуклюжие фигуры в скафандрах утомленно присели на песчаный бугор одной из могил. Спорили, сами не зная о чем. Даже не спорили, а так… будоражили связь, получая некое успокоение от звуков человеческого голоса, потому что тишина, да еще затянувшаяся, да еще в самом центре вселенского погоста была отравлена каким-то ядом и действовала на психику похлеще шумной рок-музыки. Бывало, иногда они разговаривали друг с другом лишь для того, чтобы не помрачиться умом во мраке окружающего безмолвия. Сейчас необходимо было найти правильное решение, если оно вообще существовало. Понять: где они находятся, от кого или от чего собираются бежать, внести хоть во что-то хоть какую-то ясность было нестерпимым желанием для обоих. Но увы! Сущая в мире темнота, казалось, проникла в мозг, затормаживая там все процессы, помрачая здравый рассудок и делая его неспособным к осмыслению чего-либо.

Кьюнг начал колебаться. Впервые. Но всерьез. Он вспомнил своих родных, ожидающих его на Земле: жену, дочь, сына, отдавшего себя морю вместо космоса. Он вспомнил недавно родившихся внуков, и сердце болезненно заныло. Проснулась томительная ностальгия, а вместе с ней — желание жить, естественное для любого человека, но часто заглушаемое высокими идеями ума. Долго терпя внутреннюю борьбу и смятение воли, Кьюнг все же постепенно начал приходить к выводу, что Айрант прав. Ослиное упрямство здесь никому ничего не докажет. Он в принципе готов бороться с кем угодно, если б знал главное: С КЕМ? Наконец он произнес:

– Ты меня уговорил. Надо взлетать.

Айрант изверг из себя нечто похожее на облегченный вздох. Потом ласково похлопал капитана по плечу.

– Наверное, подействовали посмертные молитвы Фастера, что к тебе вернулся рассудок.

– А что будем делать с оставшимися покойниками?

– С консервами?

– Прекрати называть их «консервами»! Это бывшие люди в конце концов! За неимением чувства долга, поимей хотя бы совесть!

Айрант криво усмехнулся и произнес:

– Ты знаешь… я ее уже давным-давно поимел.

– Так что делать-то будем?

– Да выбросим их на поверхность! Пускай сами роют себе могилы! Если уж научились шататься по звездолету, то и с этим справятся!

– Перетаскивать двадцать тысяч тел…

– Не надо ничего перетаскивать! Предоставь это дело мне, и я управлюсь за два часа!

То, что происходило на «Гермесе» спустя сорок минут, нельзя охарактеризовать иначе, как глобальный вселенский маразм. Раньше неистовствовали пассажиры, сейчас же, в отместку им, принялись неистовствовать люди. Но те уже сходили с ума ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Айрант открыл большой аварийный выход, которым пользовались только в экстренных случаях, то есть практически не пользовались никогда. В обшивке звездолета, служившей надежной защитой от вредного влияния планеты, образовалась прямоугольная черная дыра: окно в безрадостный потухший мир. Губительная вечная ночь проникла и сюда, излучая тьму и холод. Смертоносная метановая атмосфера с шипением и свистом, точь-в-точь как ядовитая змея, вползла внутрь, за считанные секунды заполнив собой все пространство грузового отсека.

Тела мертвых вздрогнули и пошевелились, словно испугались и почувствовали близкую месть за свои недостойные выходки. Послышался рев двигателя, который становился все громче, заглушая всякий звук, недовольный его присутствием. Спустя полминуты неопределенности в отсеке появился планетоход оборудованный под бульдозер. Он притормозил, задумался: достаточно ли справедлива намеченная им кара, затем резко развернулся и, выставив вперед массивный ковш, помчался на полуопустевшие стеллажи.

Трупы перемешивались вместе с железом и древесным настилом, на котором лежали. Черепа сминались, окрашенные серым цветом мозга. Их искореженные агонизирующие лица стали еще больше походить на лица демонов, а не человеков. Ковш резал трупы напополам, выдавливая внутренности и сгребал все в общую массу. И это месиво человеческих костей, раздавленных мышц, вывернутых кишок, похожих на дохлых змей, а также деревянных щепок, ломаных досок и гнутых стальных балок планетоход гнал в сторону черной дыры, где выбрасывал все это на поверхность планеты. Здесь некому было закричать, некому осудить творящееся безумие, некому даже посочувствовать.

Через два часа весь грузовой отсек был очищен от пассажиров. Их выселили со всем имуществом: грубо, бестактно, откровенно по-варварски. Пускай Провидение, если Ему нечем больше заняться, поразмыслит и решит: справедлива или нет уготованная им участь. Прямоугольный осколок чуждого взору черного неба закрылся, и герметизация восстановилась. Айрант явился перед капитаном с торжествующим лицом, словно и впрямь совершил какой-то подвиг.

– Готово! Я их всех похоронил. Мы сделали свое дело и можем со спокойной совестью убираться отсюда!

У Кьюнга в эту минуту был какой-то мечтательный вид, уж совершенно несвойственный данной ситуации. Он медленно покачивался в кресле и… то ли улыбался, то ли задумчиво кривил губы — непонятно. Потом сказал:

– Знаешь, тебе покажутся дикостью мои слова, но по-моему, мы с тобой счастливые люди.