Евгений Прошкин - Механика вечности

— Два синхронизатора! У Тихона была идея. Спорная, конечно, но последнее время многое из его бреда становится явью. Он подбивал меня на одну авантюру, только Фирсов запретил рисковать, и я не решился. Ты ведь знаешь, откуда взялся этот предел — двадцать лет?

— Я об этом не задумывался.

— Напрасно. Земля движется.

Куцапов хмыкнул, давая понять, что это известно даже ему.

— Переместившись хотя бы на один день, ты вынырнешь в открытом космосе. Чтобы этого не случилось, синхронизатор связывает каждый момент времени с определенной точкой пространства. Синхронизирует, если угодно. Чем больше дистанция, тем сложнее расчеты. После двадцати лет вероятность ошибки очень велика. Создатели прибора намеренно ограничили его возможности.

— Несчастных случаев, значит, боялись, — заключил Колян. — Вдруг какой-нибудь урод запрыгнет слишком далеко.

— Тихон решил объединить два дырокола и выяснить, что из этого получится?

— Примерно так. У него действительно серьезные планы.

— Будем рушить, — решительно заявил Куцапов. — Он — нас, а мы — его. Поехали, Миша.

— Стоп! Разогнался! — раздраженно выкрикнул Лиманский. — Уже съездили!

— Ну, Петрович, это не в счет! Он же, падла рыжая, заманил, одурачил.

Лиманский тяжело вздохнул и, неумело прикурив, выскочил из комнаты.

— Петрович, ну что ты? — примирительно позвал Николай. — Куда ты ушел?

Тот вернулся уже без сигареты и прислонился к шкафу, нервически пощипывая бородку.

— Идти действительно надо, — поддержал я. — То, что он совершил, не так страшно по сравнению с тем, что собирается натворить.

— Петрович, Мишка дело говорит. Он на этом собаку съел. У меня, кстати, такая задумка появилась! Сейчас нас трое. Вернемся немного назад, там нас еще четверо, всего — семь. Встанем со всех сторон и…

— Нет, мы сделаем наоборот: сами придем к нему в гости. Допустим, в семнадцатое июля или в восемнадцатое. Он застал нас врасплох, мы ответим тем же. Тихон ведь не знает, что у нас есть еще один дырокол.

— А если б не было? Мы бы сидели тут, как крысы, — и сегодня, и завтра, и восемнадцатого. И все равно с ним столкнулись бы. Или вот: он хотел нас убить. Как он собирался жить в одной квартире с четырьмя трупами? Летом, когда…

Куцапов, не закончив, умолк и прислушался. Из прихожей донеслось позвякивание — кто-то возился с замком. Передо мной как наяву предстал человечек с серым затертым лицом и таким же чемоданчиком. Я нисколько не сомневался, что нас решили побеспокоить не вдруг, а с подачи Тихона. Свои оплошности он исправлял с завидной прытью…

Я выставил на табло половину пятого утра восемнадцатого июля. В такую рань все нормальные люди обязаны спать, впрочем, Тихона это могло и не касаться. Колян наскоро переоделся, благо в гардеробе нашелся свитер подходящего размера. Потом он выдернул из дверцы два ножа подлиннее и, перезарядив пистолет, первым нырнул в дыру.

Тихона здесь не было, это стало ясно сразу же, как только я осмотрелся на новом месте. Кто-то передвинул в комнате шкафы, убрал кресло и поставил софу с ободранной черной спинкой. У стены появилась тумба с большим телевизором и видеомагнитофоном, над ней прилепилась картонная репродукция Айвазовского. Изменения были незначительными, однако явка сразу приобрела несколько мещанский вид. Для полной гармонии не хватало только выводка фарфоровых слоников на кружевной салфетке.

В нос ударили запахи теплой водки и скисшего кваса. На кухне кто-то немузыкально распевал, гремел посудой и непрерывно чиркал спичками.

— Стойте здесь, — шепотом приказал Колян. — Я сам разберусь. Кажется, он пьяный.

— Не вздумай его убивать! — предупредил Петрович, делая страшное лицо. — Тихон нам нужен живым.

Спорить с ними я не стал, это было бы гораздо дольше, чем позволить Коляну самому убедиться, что Тихон опять нас провел. То ли из-за охотничьего азарта, то ли из-за отсутствия практического опыта Куцапов и Лиманский не придали значения переменам в комнате, а напрасно. Здравый смысл подсказывал, что обновлять на явке мебель Тихону незачем, да и не был он похож на человека, влюбленного в быт.

Николай еще раз проверил пистолет и крадучись проследовал на кухню. Жилец-полуночник продолжал фальшиво мурлыкать, шаркая шлепанцами по линолеуму. Неожиданно все издаваемые им звуки стихли, затем раздался звон упавшей кастрюли, и дрожащий фальцет взмолился:

— Не надо, у меня семья!

— Не стрелять! — крикнул Лиманский, вылетая из комнаты.

Весь пол в кухне был залит коричневой гущей, от которой поднимался плотный едкий пар. Куцапов стоял у плиты и брезгливо отряхивал брюки, однако это не мешало ему держать на мушке заплывшего жиром мужика, тщетно пытавшегося схорониться под столом. Тучный жилец жалобно скулил, пряча лицо в ладони.

Петрович с ходу повис на Куцапове, вырывая у него пистолет. Николай воткнул Лиманскому палец в солнечное сплетение и отодвинул его на расстояние вытянутой руки.

— Не трогал я никого, — раздраженно проговорил Колян. — Просто он испугался.

— Кто это?

— Да уж не Тихон. — Куцапов плебейски высморкался в раковину и, открыв кран, загадочно покосился на меня. — Это Федорыч. Мишка его знает.

Следователь с Петровки выглядел точно так же, как в день моего задержания. Три года, сброшенные с плеч, не добавили ему ни бодрости, ни свежести. Запихнуть складки в пиджак, стянуть дряблую шею галстуком, и свиноподобная фигура снова станет федорычем, грозным и могущественным. Расслабленным.

— Отпустите! — попросил он, задыхаясь. — Детей еще на ноги поставить. Жена не работает. Отпустите, я хорошо заплачу. Ганевскому скажете, что дома не застали.

— Ты как сюда попал, Федорыч?

— Это вы попали. А я здесь живу.

Следователь перестал ползать и, отерев липкие ладони о трусы, закурил.

— Вас послал не Ганевский, — проронил он с неимоверным облегчением.

— Федорыч, ты меня не помнишь, что ли? С Луны свалился? Это же я, Николай. Хватит трястись!

— Если не Ганевский, то кто? — вновь насторожился следователь. — Малашенко?

— Вы не можете здесь жить, — сказал Лиманский. — Либо до, либо после, но только не сейчас.

— Петрович, не сбивай его с толку, он и так в отпаде, не видишь? Замятина, двадцать один, квартира восемнадцать?

— Нет, — мотнул головой Федорыч и вдруг захохотал. — Ну, вы даете! Вломиться — вломились, да не по тому адресу! — Он согнулся, насколько это позволяло пузо, и его багровые щеки заколыхались над коленками. Сигарета упала в густую массу, похожую на блевотину, и омерзительно зашипела. — Кто вы тогда? Грабители?

— Не улица Замятина? — всполошился Куцапов. — Как же так?

Не поверив, я выглянул в окно. На кособоких качелях без сиденья дремал худой голубь, сквозь вялую зелень никому не нужных деревьев был виден стол с пустой бутылкой и промасленной газетой.