Евгений Прошкин - Механика вечности

— Тихона мы готовили, как настоящего диверсанта, да он фактически им и был, — сказал Лиманский. Потом бросил озорной взгляд на Ивана Ивановича и, не заметив его гримасы, продолжал:

— Долго сомневались, как бы дров не наломать, ведь если синхронизатором за двадцать пять лет так ни разу и не воспользовались, значит, была какая-то причина. Ну а когда ГИП совсем прижала и мы эвакуировались сюда, в тридцать восьмой, когда увидели, чем это закончится, то выбора не осталось. Историю столько раз перекраивали, но все на бумаге, а нам вот выпало действительно что-то изменить.

— Вашу бы, Евгений Петрович, ответственность да в мою версию, — сказала Ксения. — Глядишь, и обошлось бы.

— А вы не боитесь, что ваша версия — всего лишь фантом? Где оно, это счастливое прошлое?

— Здесь, — Ксения поднесла палец ко лбу.

— Если б мы с Иваном Ивановичем принимали во внимание такие доводы, то я никогда не стал бы профессором, а он — генерал-лейтенантом, — улыбнулся Лиманский.

— Петрович, дорогой мой! — возмутился Фирсов. — Что за удивительный талант — одной фразой выболтать сразу десять секретов!

— Да будет вам. Последний секрет, которым владела Россия, — это синхронизатор. У молодых людей он есть, причем более совершенный, чем наш.

— И все-таки. В тридцать восьмом вы обнаружили развалины и решили, что какой-то доктор наук сможет остановить войну?

— Задание было намного серьезней: не допустить нападения на Прибалтику. Ведь черная полоса началась с бомбардировки Таллина.

— Вильнюса, — уточнила Ксения.

— Риги! — крикнул я.

Исторические факты на глазах превращались в песок. Мир трещал по швам — пока еще только в моем воображении, но когда-нибудь, я чувствовал, он не выдержит такого насилия и рухнет по-настоящему.

— Теперь это не так важно, — сказал Лиманский, — Тихон должен был не ловить падающие бомбы, а предотвратить конфликт, не дать ему развиться. Для этого он и отправился с упреждением, в девяносто восьмой. Иван Иванович ознакомил его со своими архивами…

— С некоторой информацией, обладая которой можно было слегка надавить на ту власть, — пояснил Фирсов.

— И вы полагали, что с помощью шантажа Тихон изменит мировой порядок?

— Поскольку наш ученый муж проболтался и вы знаете, кто я такой, то поверьте мне на слово: мировой, как вы выразились, порядок всегда был заложником каких-нибудь снимков или записей.

— И Тихон, вместо того чтобы образумить политиканов, сам спровоцировал Балтийский кризис.

— Все зависит от точки зрения. Для вас он — тот, кто уничтожил страну, для нас — человек, способный ее воскресить. Тихон — блестящий аналитик, разбирается в истории, представляет, как работает синхронизатор. Другого кандидата у нас не было.

— Кришну с ним послали для прикрытия?

— Прикрываться теперь нужно от него самого, — проговорил Лиманский. — Сомнений нет, — обратился он к Ивану Ивановичу. — Тихона следует нейтрализовать, чем быстрее — тем лучше. Не знаю, что и как он собирается делать, но мы его не контролируем.

В комнату вошел Левша, за ним, пряча глаза, появился Майор.

— Как же ты, мил друг, его проворонил? — с ходу набросился на него Иван Иванович. — Специалист все-таки. Инженер… чего там?.. душ? Ты ведь с ним разговаривал, я имею в виду, как психолог. Тесты разные, то-се. Неужели наука не может четко определить, кто нормальный, а кто помешанный?

— Не может, Иван Иванович, — с сожалением констатировал Майор. — Одно ясно: серьезных расстройств психики у него нет. Волевой, целеустремленный, не без способностей. Изобретателен, склонен к неординарным поступкам…

— В общем, классический случай шизофрении, — сказала Ксения.

— Просили рискового человека с воображением, вот и получайте.

Фирсов выбрался из кресла и подошел к сейфу. Сначала я решил, что ему зачем-то потребовался керосин, но вместо пластмассовой фляги он выволок из шкафа потертый брезентовый мешок.

— Николай, помоги. Проверим, что нам от Тихона осталось в наследство.

Куцапов перевернул рюкзак, и по полу разлетелось барахло, которое могло валяться в столе у любого мальчишки: выломанные откуда-то платы, насмерть зачитанная книжка, несколько мотков проволоки и…

Николай с Левшой одновременно бросились к черной металлической болванке, покатившейся под ноги Фирсову.

— Аккуратней надо! — укорил Левша. — Граната, Иван Иванович.

— Сам вижу, что не репа.

— Да он у вас еще и шутник, — заметила Ксения, мягко отнимая у Левши опасную игрушку.

Ксения передала гранату мне, и я понял, что она имела в виду. К узкой части корпуса, там, где находилась чека, была приклеена бирка, извещавшая:

«ПРОВЕРЕНО ЭЛЕКТРОНИКОЙ. ГАРАНТИРУЕТ ПОЛНОЕ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ».

— Цинизм и чувство юмора. Без них в наших условиях хана, — объяснил психолог.

— А как же водка? — проревел Колян, толкая его локтем. — Против стресса — первое дело.

— Тихон ею не увлекался. Вот, — Майор поднял с пола книгу. — Вот его пунктик.

Я снисходительно оглядел брошюру — оторванные страницы высовывались, как закладки, обложка держалась на честном слове, однако стоило мне прочитать название, и книга моментально стала бесценной. Боясь ошибиться, я стер с нее пыль, но слова от этого не поменялись местами, а лишь стали контрастнее.

«НИЧЕГО, КРОМЕ СЧАСТЬЯ». Я уже видел этот роман, когда-то держал его в руках и — было время! — считал его своим. Имя автора, набранное мелким шрифтом на фоне звездной бездны, я разобрал не сразу. И все же это был Кнут. «Александр Кнутовский» совсем не похоже на «Михаил Ташков». Напрасно я всматривался в крохотные буковки, мне не померещилось. Книжку действительно написал Кнут. Мефодий всучил мне чужие рукописи — это было ясно давно, но теперь я убедился окончательно.

— Странно, почему Тихон ее оставил, — сказал Майор. — Книга была ему очень дорога, и если он знал, что не вернется…

— Затем и оставил, чтоб мы этого не поняли. Эх, психолог!

— Книга была его Священным Писанием, а Кнутовский — пророком, — настаивал Майор. — У каждого из нас есть какая-то отдушина, без нее нельзя, особенно когда сидишь под землей, а вокруг — только прах. У кого — спиртное, у кого — старая фотография. Не знаю, что Тихон нашел в этом романе, но для него он был и другом, и любовницей, и психоаналитиком.

— И если б его автору угрожала опасность, а он смог бы ее отвести… — начал я.

— Безусловно. Он сделал бы все, чтобы книга состоялась.

— Сдается мне, ты что-то придумал, — оживился Фирсов.

— Ксюша, помнишь тот грузовик в две тысячи первом? Длинный такой фургон, «Москарго», кажется.

— Ты уверен?

— Нет. Но там, на перекрестке, он вел себя так, будто заранее знал, что произойдет. И появился только для того, чтобы не дать нам разбиться.