Евгений Прошкин - Механика вечности

Смешной паренек. Это он, точно. Маленький Тишка вырастет и станет большим подонком с огненными бакенбардами. «Жаль, но мне придется тебя убить, прямо под портретом великого Склифосовского», — подумал я, не особо веря, что смогу это сделать. Кнута понарошку — и то не решился, а здесь ребенок. И всерьез. Так, чтоб не спасли, не откачали. Кстати, следователь Петр уже на месте, протокол и наручники обеспечены. Давненько меня не арестовывали.

— Ну что, побежишь? Жди, я сейчас.

Тишка принес мне джинсы и кроссовки.

— На, это мамки моей. У нее еще есть.

Не знаю почему, но я послушно зашел в туалет и переоделся. Джинсы оказались размера на два меньше, но все же застегнулись. Я задышал неглубоко и часто, как астматик, однако смущало меня не это. Модель была явно женская: узкие штанины плотно обтянули ноги — получилось даже слегка сексуально, впрочем, оценить это мог не каждый. Еще хуже дело обстояло с пахом. Покрой предусматривал полное отсутствие того, что у мужчин, как правило, присутствует, и жесткий шов немилосердно впился в плоть, пытаясь разделить ее надвое. Однако, надев жмущие кроссовки, я понял, что маленькие джинсы — это ерунда. Пальцы ног спрессовались и при ходьбе закручивались в подобие кукиша. Я глянул в зеркало и начал раздеваться.

— Вот еще, — мальчик стянул с себя свитер и положил его на подоконник.

— Не налезет, — заранее сдался я.

— Он на всех налезает.

По сравнению с дамскими портками свитер сидел идеально. Вкупе со щетиной и ссадиной на носу он придал мне сходство с обычным пьющим художником.

— Выходи через кухню, — напутствовал Тишка. — Там народу много и машины разные, можно в кузове спрятаться.

— Хочешь, вместе рванем?

— Куда я без мамки? — скорбно проговорил ребенок.

Я спустился вниз и пошел по длинному застекленному переходу. Завоняло щами и половой тряпкой, послышался глухой звон алюминиевых крышек. На ближних подступах к пищеблоку стали различимы более деликатные звуки: стук тарелок, шум льющейся воды и незлобивая ругань поваров. В воздухе повис чад от перегоревшего растительного масла.

Миновав несколько смежных комнат, я вышел на узкое крылечко с жирными ступенями.

— Мусор забери!

На перилах сидел, уперев локти в колени, какой-то мужчина с сигаретой. Я безропотно поднял пустую картонную коробку и отнес ее к большому баку.

Рядом, всего в двух шагах, находилась невысокая эстакада, у которой стояли три грузовика. Я обошел их вокруг, изучая обстановку. В первом дремал, укрывшись газетой, водитель, во втором никого не было. Мужчина на крыльце отбросил окурок и скрылся на кухне. Где-то далеко заиграло радио, и объявили четырнадцать часов тридцать минут. Пешком уже не успеть.

Сцепление заревело, как издыхающий бегемот, и на улице сразу оказалось полно народу. Из-за кирпичного строения появились спешащие женщины в шубах поверх белых халатов, откуда-то вышел хмельной рабочий в грязной тельняшке, за ним — двое грузчиков и даже несколько собак.

Машина сдвинулась с места, но как-то неохотно, с натугой. Черт, груженая. Это не просто угон, это грабеж.

— Стой! Стой! — заорал рабочий.

Он поравнялся с грузовиком и вскочил на подножку. Дорога петляла между корпусами, и разогнаться я не мог. Рука в тельняшке пыталась ухватиться за руль, но машина, наскакивая на бордюрные камни, так прыгала, что рабочий еле держался сам.

— Слезай! — крикнул я.

— Нет, — злобно и сосредоточенно ответил он.

Я прижал ладонь к его голове и надавил большим пальцем на правый глаз.

— А, а, а… — неуверенно завыл мужик.

— Слезай, циклопом сделаю!

Он спрыгнул и покатился по мокрому газону. В зеркало было видно, как он встает и вновь устремляется за машиной, но я уже выехал на прямой отрезок, упиравшийся в решетчатые ворота с красным восьмиугольником «STOP». Я просигналил, и подвешенная на двутавре створка поползла вбок. Можно было притормозить и дождаться, пока ворота не откроются полностью, но сзади догонял настырный рабочий.

Я зацепил решетку краем бампера, и она отогнулась, как брезентовый полог армейской палатки. Звякнуло сорванное вместе с креплениями наружное зеркало, взвизгнул, продираясь сквозь торчащие прутья, обитый жестью кузов. Я оказался за пределами больницы, но ощущения свободы это не принесло.

Солдаты, БМП, милицейские патрули в касках и бронежилетах — вся эта силища не пропала, она рассредоточилась по городу и нервно замерла, ожидая то ли президентского обращения, то ли красной ракеты, то ли еще чего знаменательного.

Я оставил грузовик на набережной, не доезжая метров трехсот до Ордынки. Ступни вопили от боли, и бежать было невозможно. Меня занимали только две мысли: добраться до «Третьяковской» и переобуться.

Я подошел к знакомому микроавтобусу и стрельнул у водителя сигаретку — Фирсов вряд ли ухитрился меня сфотографировать, а в ориентировке, которую он мог раздать подчиненным, наверняка значился кто угодно, только не взлохмаченный педераст в бабьем наряде.

Группа захвата уже в метро, это хорошо. Если б они засекли Тихона на поверхности, приблизиться к нему было бы трудно.

— Ты еще жив? — раздалось у меня за спиной.

— Живее некоторых.

Тихон держал за руку рыжего мальчика из больницы. А как же мамка? — хотел спросить я, но решил его не травмировать. Вместо свитера на Тишке была аккуратная курточка, на голове — оттеняющая спартаковская бейсболка. Ни дать ни взять сынок с папашей. Я оглянулся на микроавтобус. Задержать двоих Тихонов можно было быстрее и гораздо проще, но теперь я знал, чем это закончится.

Нагрянет Иван Иванович и, не разбираясь, порешит всех. Или так надо? Жалко Тишку, он ведь еще не маньяк, не разрушитель. Несчастный ребенок. Но какую цену заплатит мир за его не сложившееся детство? Не дороговато ли выйдет?

— Увидимся, гуляй пока, — бросил Тихон и, взяв Тишку на руки, направился в метро.

— Там ничего не случится, — сказал я вдогонку.

— С кем? С кем не случится? — он остановился и посмотрел на меня снизу вверх.

— С Кнутовским. Не трону я его, не бойся.

— Так это ты затеял?

— Привык играть без противника, да? Расслабился, сволочь.

Тихон быстро сунул руку в карман. Дошло наконец. Его жест напомнил мне о Ксении, и в сознании моментально выстроилась цепочка аналогий: метро, ловушка, киллеры с чемоданчиками. Кто я в этой пьесе?

Я знал и еще кое-что: машинка, которую теребил Тихон, была последней. Два прибора уже зарыты на городской свалке, синхронизаторы в тридцать восьмом — не в счет. Если я упущу и этот дырокол, то останусь здесь навсегда.

— Зачем ты все сломал?

Это наша беда. Мы верим, что поступки возможно исправить словами — хорошими и правильными. Мудрой брехней.