Евгений Прошкин - Механика вечности

— Не приборы попали, а сам институт! Это мне уже потом Лиманский рассказал, когда я с ним в Сопротивлении встретился. Были у него такие идеи — в прошлое переместиться всей лабораторией, но я отговорил, хотел сперва на себе испытать. Он ко мне прислушивался, я ведь синхронизатору вроде крестного отца. А пока я отсутствовал, снялись с места и ушли.

Сначала было желание эмигрировать в иные времена, потом — остаться в своем и броситься с крыши. К вечеру остыл, начал что-то соображать. Стало мне дико интересно, откуда вдруг такая напасть. Ведь не на пустом же месте возникли Балтийский кризис и прочее. Снова отправился в прошлое.

— Меня это тоже всегда волновало.

— Синяя папка, — коротко ответил Тихон. — Что и как изменил Фирсов, я не узнал, зато увидел, с какой целью. К две тысячи третьему году сложилась такая ситуация, что он пришел к власти, причем совершенно естественным образом. Без единого выстрела.

— Как это?

— Выборы, — усмехнулся Тихон. — У Фирсова не осталось серьезных противников, он их всех уничтожил — загодя. Поднял в стране волну недовольства, заложил противоречия, которые своевременно созрели и сработали на него.

— Ты представляешь, какие нужны расчеты для такого пасьянса? Сколько надо привлечь специалистов?

— Специалистов? Да черт с ними. Я просто взял и убил его.

— Как так убил? — опешил я.

— Не до смерти, конечно. Ранил. Вернулся в тридцать первый — там все то же самое. Пока Иван Иванович отлеживался, появился другой и воспользовался моментом. В сущности, все повторилось, только с новыми фамилиями.

Но в чем заключался весь кошмар! Я ведь думал, что это по моей вине случилось: стронул камушек, он и покатился, а там, глядишь, уже натуральная лавина. И тут, представь себе, встречаю парня, от которого мне в прошлый раз халявная сотня перепала. Он меня узнал! Привел к каким-то мужикам, те долго сомневались, затем завязали мне глаза и повезли куда-то. Ехали мы несколько часов, а когда повязку сняли, я уже был в двадцать шестом, на лесной базе Сопротивления.

Там и начальника своего увидел, Петровича. Он меня тоже помнил, только воспоминания у него какие-то странные были: будто Россия участвовала в войне, которую то ли выиграла, то ли проиграла, в общем, все закончилось иракской диктатурой, которая длится уже много лет. А я, с его слов, все это время работал вместе с ним. Нет, работал, конечно, я не отказываюсь, но Лиманский уверял, что я знаю и о бомбежке Таллина, и о том, что случилось после.

— Ригу, — поправил я. — Ригу бомбили, а не Таллин.

— Это смотря где. В некоторых версиях уже сегодня ничего не осталось. Народ в Сопротивлении подобрался толковый, кто из института, кто из разведки. Командовал, нетрудно догадаться, Фирсов. О своем президентстве и о том, как перекраивал историю, Иван Иванович ничего не помнил — это где-то в побочной ветви осталось, то есть версии. Знал только, что давным-давно подстрелила его какая-то гадина.

Занимались в основном мелкими диверсиями и попутно синхронизатор ковыряли, пытались скопировать. Ну, я им и помог немножко. Наладили выпуск — по три штуки в неделю. Вскоре приличный арсенал накопился, хотя приборы были с большой погрешностью — полный аналог создать так и не удалось. Иван Иванович уже настоящую партизанскую войну запланировал: распределил, кто, что и в каком году уничтожит.

Присматривался я к нему долго. Нормальный старикан, кадровый шпион. Ну и не выдержал однажды, рассказал про другой вариант прошлого, где он управляет страной и все живут счастливо.

— Зачем? — удивился я.

— Да чтобы заинтересовать, заставить пройтись по старому маршруту — а я бы посмотрел, куда он суется и где что исправляет. Мне только до заветной папки добраться требовалось, ведь то, на что я его подбивал, уже было сделано: и Россия распалась, и с Балтией погрызлись, и какой-то там Ирак нас поимел. Фирсов тогда лишь посмеялся, но жизнь я себе таким образом сохранил.

Однажды ночью лагерь накрыли. Все, кто успел, собрались в одной комнате и эвакуировались в тридцать восьмой, а Фирсов, уходя, подорвал мастерскую вместе с двадцатью инженерами — чтоб врагу не досталось. Из бывшего института выжили только мы с Лиманским. Не случайно, как выяснилось, потому что навел на базу его же человек по кличке Кришна, и весь сценарий, от первого выстрела до взрыва мастерской, был расписан заранее.

Фирсов нуждался в солдатах, а интеллектуалов он всегда недолюбливал. Да и должность лесного брата Ивана Ивановича уже утомила, у него амбиции погуще были, — Тихон указал глазами на плакатик рядом с дверьми.

Фюрер пристально всматривался в лица пассажиров и жирным шрифтом предупреждал: «Главные победы — впереди!»

— Запала ему в душу моя байка, и не партизанить он собирался, а упущенную власть восстанавливать. Начал Фирсов не откуда-нибудь, а с пятидесятых, с самой смерти Иосифа Виссарионыча. Фундамент будущего экспромта он заложил за четыре года до собственного рождения.

— Не знаю, — снова засомневался я. — Какой должен быть умище, чтобы события в масштабах страны вычислить на полвека вперед?

— У него под рукой черновик был — вся наша история. Целиком папочку он мне не доверил, но в некоторые детали посвятил и даже небольшое задание дал, для проверки. Одного не отпустил, послал вместе с напарником.

— Которого ты укокошил и подкинул в мое время.

— Одним ублюдком меньше.

— А Маму за что? Спокойный был человек, молчаливый, мухи не обидел.

— Да, трепаться Мама не любил — он больше метанием ножей увлекался. Насчет мух не в курсе, а вот в людей он попадал частенько. Разное про него говорили: кто — уголовник, кто — сумасшедший. Иван Иваныч. неспроста таких набирал, ему среди зверей уютнее.

Тишка всю дорогу сидел смирно, только под конец, когда мы совсем заболтались и перестали следить за остановками, тактично напомнил:

— Мы куда едем, на Луну, что ли?

Так далеко мы не собирались, поэтому пришлось возвращаться. Поднявшись на поверхность, мы вновь оказались среди моря волнующихся знамен и пошли в сторону моего дома.

— Если ты знал о планах Фирсова, то почему не помешал? — спросил я. — По крайней мере убил бы его еще раз — молодого, рвущегося к штурвалу.

— Именно так я и поступил. Если б ты не устроил облаву на «Третьяковской» и не сорвал его с обычного маршрута, то крест на могиле Иван Иваныча уже покрылся бы плесенью. А вообще без толку это, Миша. Я же говорил, что видел версию без Фирсова. Тоже не годится. Ну, был бы сейчас не его портрет на транспарантах, а чей-то другой. Тебе от этого легче?

— Значит, того Фирсова грохнуть, который в тридцать восьмом окопался.

— Грохнуть? Испортило тебя Сопротивление. Генерал Фирсов — это жалкий старик с простреленными легкими. Там все уже закончилось. Разве ты не заметил, что в тридцать пятом России больше нет?