Евгений Прошкин - Слой

— А что с Бакеном делать? — повторил кто-то.

— Сам виноват. Полез, куда не звали. Вывези за город, и в реку.

— Так он же не утонет. Он же Бакен.

Игорный зал грохнул от смеха.

— За мою партию, — вполголоса произнес Немаляев. — И за мою победу.

— Он не симулирует. Он действительно спит.

— И сколько это будет продолжаться?

— Никаких прогнозов.

— Летаргический сон?

Голос был женский, но грубый, с хрипотцой. Либо много курит, либо много орет. Второе, пожалуй, вернее.

— Об этом говорить рано. — Другой голос принадлежал мужчине. Не душевный, но слегка озабоченный. Врач? — Тяжелая травма, сложная операция. Плюс нервное истощение. Он ведь периодически приходит в себя.

— А толку? Лежит, как полено. Мне и надо-то от него два слова. Потом можете отключать.

— Ирина Ивановна, я клятву Гиппократа давал, — сказал мужчина, но Константин услышал в этом не возражение, а отговорку. Докторишке хотелось перевалить ответственность.

Костя открыл глаза и от неожиданности крикнул:

— Морозова?!

— Хо!.. — Женщина повернулась и удивленно уставилась на койку. — Оклемался, касатик.

Константин поправил одеяло и запутался в трубках. Из обеих рук торчали толстые иглы, в носу и в горле свербело от чего-то инородного, а под левую грудь, прямо в широкий шрам, уходили три разноцветных проводка. Чувствовал себя Костя отлично, но проволока в ребрах указывала на то, что его жизнь под вопросом. Под большим вопросом, если здесь командует Морозова... которую он недавно казнил.

Он вспомнил, как вспорол ее впалый живот, — это было похоже на разделку сельди. Там еще девка крутилась. В оранжевом. Дура, не могла второй лифт подождать...

— Ты откуда взялась? — спросил Константин. Морозова с врачом переглянулись.

— Скажи-ка мне, дружок... — начала она, но запнулась.

Костя своевольно выдернул иглы и сел на кровати. Провода из сердца натянулись — их он обрывать не рискнул.

— Я же тебя, падла, зарезал, — недоуменно произнес Константин.

— Обычное дело, — сказал доктор.

— Он не помешался?

— Думаю, нет. Сколько он в бреду? Несколько месяцев? Представляете, что ему там снилось? Ничего, отойдет.

— Имя, фамилия, — потребовала Морозова.

— Я же тебя, падла старая...

— Зарезал так зарезал. Кто готовил покушение на Нуркина?

— Пошла ты...

— Говори!

Константин видел, что ей безумно хочется отключить большой прибор у кровати. В этом их желания совпадали. Зачем его спасли? Единственно для допроса. При чем туг Гиппократ?

— Кто убил Нуркина? Каких ты знаешь сотников? Что тебе известно о ваших людях в правительстве?

— Сгинь...

Костя снова лег и укрылся до самого подбородка. Сердце стало биться лениво, как-то невпопад, и он начал мерзнуть. Тощее одеяло почти не грело. Константин сжался в комок и крупно затрясся.

— Сегодня вряд ли, — покачал головой врач. — Попробуйте завтра, а лучше через недельку.

— Недельку?! Ты что, с Луны свалился? Нуркина же... Ты хоть новости смотришь?

— Его правда грохнули? — поинтересовался Костя. — Удалось, да?

— Зря скалишься. Я из тебя жилы...

— Это я из тебя... — удовлетворенно произнес он, все больше слабея и уже куда-то проваливаясь. — И муженька... я когда ему нож показал, он и того... как ты с таким уродом?.. у него, наверно... наверно... у него...

Костю затянуло в крутую воронку, и он вздрогнул от страха.

— Ты чего? — спросил Борис.

— Я... это... заснул малость, — пробормотал он.

— Ну, ты и спишь!

Константин энергично растер лицо и вдруг ударился локтем о холодильник. Окончательно придя в себя, он обнаружил, что стоит на кухне.

— А что было?

— Да ты все выяснял чего-то. В основном — как сюда попал.

— А-а... Это не я, это географ, учитель. Неймется ему. Ну, а что я еще... что он делал?

— Жене позвонить хотел. Я не дал.

— Правильно. Сколько это продолжалось?

— Минут пять. Раньше с тобой такое бывало?

— Раньше по-другому.

— Значит, прогрессируешь, — сделал вывод Борис. — Пожил бы ты у меня. На улице жарко и менты. Фотки твои уже на всех столбах. А здесь покой.

— Диссертацию настрочишь?

— Я частным порядком. Кое-что, конечно, записываю, но это так, для себя. Не хочу показаться нескромным, но придет время, и мой дневник... Ох, вот это будет фурор! Я, кажется, приближаюсь к открытию.

— Угу. — Костя сел за стол и проткнул вилкой стебелек маринованной черемши. — Сала положи еще. Ну, и чего ты там открыл?

— А такую хреновину, что... давай-ка выпьем.

Константин подвинул стакан и поспешно накидал в тарелку из разных банок: помидорку, два огурчика, грибков. Грибы были особенно хороши. Питался Борис по-холостяцки, консервами, но изобильно. Вообще весь его быт — дребезжащий «Форд», трехкомнатная квартира с обвалившейся лепниной на потолке, аппаратура «хай энд» под толстым слоем пыли — характеризовали Бориса как человека опасно увлеченного. Его еще можно было вернуть к нормальной жизни, но Костя этого делать не собирался.

— Представляешь, сколько в Москве психов? — спросил Борис, запив водку рассолом. — Раньше эту статистику секретили, а сейчас просто не до нее. Я некоторые связи установил — с диспансерами, с кризисными центрами. И... вот что: имеется определенная тенденция. Все чаще наблюдаются случаи... ну, как у тебя.

— То есть?

— Немотивированная трансформация сознания.

— Хорошо... — выдохнул Константин. — И много ты таких слов знаешь?

— Не ерничай, а то больше не налью. Люди меняются, тебе ясно? Ни с того ни с сего. Просыпаются поутру и давай тыкаться, как слепые. Психиатры для себя отмазку придумали, под названием «ложная память». Ерунда. Главное свойство ложной памяти — фрагментарность.

— Само собой, — поддакнул Костя, занося вилку над блюдечком с бужениной.

— Хватит жрать! Тут такая пропасть... Бывает, конечно, что некоторые ситуации кажутся знакомыми, уже пережитыми. Или увидит человек кого-то на улице — и вроде бы где-то уже встречались. Но это же мелочи. А чтобы целые биографии в голове возникали... На шизофрению тоже не похоже. Там совсем другое.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— У тебя мозги что, на Курском остались?! Вот куда сейчас твой учитель девался? И кто обывателей мочил, ты или он?

— Да не обывателей!.. — вырвалось у Константина.

— А кого же?

Костя дожевал копченую колбасу и медленно вытащил из зубов жилку.

— Кого...

Он боялся купиться на эту задушевность в безумных глазах, боялся поверить придурку напротив и выложить все как есть. Одновременно ему до слез хотелось именно поверить и выложить, поделиться наконец хоть с кем-нибудь, пусть с самым распоследним психопатом. Он был один в этом не совсем правильном Городе. Город казался знакомым, но в мелочах не совпадал... с чем? Более того, Костя чувствовал, что не только Москва, но и вся вселенная отличается от той, эталонной, слепок с которой хранила его запутавшаяся память.