Евгений Прошкин - Слой

— Сто процентов.

— Уже легче. Объявление в газету? С каким-нибудь кодовым словом, чтоб догадался.

— Вряд ли он их читает.

— Гм... Прямо детектив... А, вот еще: самому засветиться, желательно по телевизору. Допустим, что-нибудь отчебучить, чтобы в новостях показали. А во время интервью намекнуть — мол, так и так, жду тебя там-то.

— По телевизору? Это идея. Только меня ведь тоже ищут.

— Кто? — по инерции бросил водитель, но закусил губу. Он с удвоенным вниманием принялся следить за дорогой, всем своим видом показывая, что на ответе не настаивает. — Куда едем, решили? — спросил он через минуту.

— Никуда. Тормози.

Петр вылез из машины и кинул шоферу десять баксов. Немаляев спонсировал щедрее, чем Маэстро. Гуляем, братва...

Он стоял на Сухаревской. Вспомнил, как звонил вон из того автомата. Петру было грустно, но как-то по-особому. Хотелось, чтоб эта грусть не уходила.

Ласковый, уютный ветерок игрался галстуком и доносил обрывки хмельной песни. Несмотря на полночь, лавочки в сквере были сплошь заняты. Черное небо, желтый асфальт, усталый инспектор у перекрестка. И никто не стреляет. Благодать. Сюда бы еще кресло, бутылку коньяка и... и все.

Дремать, наблюдая за тем, как медленно едет поливалка.

Петр сунул руки в карманы — правая провалилась сквозь несуществующую подкладку и наткнулась на пластмассовое лезвие. Он на ощупь отлепил скотч и вытащил узкий нож цвета слоновой кости. Размахнувшись, бросил его в дерево — легкое лезвие, еле долетев, ударилось о ствол плашмя и отскочило в густую траву.

Инспектор сложил ладони у рта и, осветив лицо зажигалкой, выпустил длинную струю дыма. Петр потоптался на месте и тоже закурил. Идти было некуда, но его это не беспокоило. Такую ночь можно провести и на улице.

Гитара на скамейке неожиданно замолкла, и в темной глубине сквера послышались женские причитания:

— Не надо, не надо... Отстаньте от меня...

Компания юнцов повернула головы, однако двигаться не спешила.

— Да отстаньте же!..

Это был еще не крик, но в интонации явственно слышались панические нотки.

Кричать она не будет, понял Петр. Что бы с ней ни делали. Она знает, что никто не поможет. Она помнит, в каком городе живет. Ну что, совершить подвиг? А надо ли?

Инспектор поковырял в ухе и неторопливо удалился на противоположную сторону. Конечно, у него пост. И вообще, его дело — машины.

Ситуация была до омерзения стандартной. Настолько стандартной, что Петр не верил в ее реальность. Это был эпизод из паршивого кино, но никак не из жизни. Направляясь к кустам, он заранее предвидел, чем все кончится: принуждаемая к миету окажется прекрасной блондинкой, и у них, у нее и Петра то есть, возникнет недолгая, но страстная любовь.

Перепрыгивая через чугунную ограду, он с гордостью подумал, что у них — у них?! — такого давно нет. Война все изменила. Сделала людей жестче, но чище. Или просто опустила точку кипения. Нынче для автоматной очереди женского крика даже много. Достаточно грубого слова.

Петр вошел в тень и, выкинув окурок, расстегнул на рубашке манжеты.

— Эй, мужики! Хорош баловать!

Сбоку, покинув наконец насиженную скамейку, подгребали трое юношей. То ли их вдохновило появление Петра, то ли собственные подруги усовестили, но героев теперь было четверо, а злодеев только двое, да и те какие-то неказистые. Петр пожалел, что приперся. Подвиг явно срывался.

— Хватит, говорю! — вышел вперед самый бойкий. — Отцепитесь от нее, а то щас самих трахнем!

— Чо? — кратко спросил один из мужчин, блеснув на луну белой фиксой. Второй отпустил девушку и резко вытянул руку. Одновременно с движением раздался звонкий щелчок пружинного ножа.

— Конец вам, детки, — процедил он, необычно растягивая гласные.

Блатные, охнул про себя Петр. Погорячились юноши, но теперь уж поздно. Теперь самих спасать.

Он мимоходом пожалел о выброшенном лезвии и, принимая огонь на себя, проговорил почему-то с кавказским акцентом:

— Я твою маму мотал. И твою тоже, — добавил он, обращаясь к фиксе. — А ваши дедушки у моего деда овец пасли. А по воскресеньям — сосали.

Последнее было уж совсем ни к чему, блатные среагировали и без этого, но Петр продолжал молоть языком, раскачиваясь из стороны в сторону. Тот, что с ножом, должен ударить на выдохе. Поймать начало новой тирады и сделать выпад. Говорящий человек меньше готов к обороне, и урки это знают. Они всегда этим пользуются.

Произнося длинное слово «опетушенные», Петр сконцентрировался и уравновесил тело. Сейчас.

Мужчина нырнул вперед и ткнул ножом воздух. Не давая ему вернуть руку, Петр обхватил его запястье и встретил локоть коленом. Простейшее упражнение, которое по причине жестокости почти не используется. В локте отчетливо хрустнуло. Нож не выпал, но теперь он был не опасен. Нападающий вскрикнул и плюхнулся на землю — этого можно было вычеркнуть.

Второй, вместо того чтобы ретироваться, поднял с земли сук. Выглядело неубедительно.

— Уйди, — предложил Петр и, заметив, что фиксатый собирается отвечать, немедленно атаковал.

Не позволяя поднять палку, он приблизился вплотную и нанес свой любимый удар — нижней частью открытой ладони. Снизу — вверх. Переносица, смявшись, ушла куда-то в череп, и от носа осталась лишь вздернутая, кровоточащая пимпоч-ка. Фиксатый рухнул в кусты и гнусаво запричитал. Он мог запросто потерять зрение — в душе у Петра что-то на миг шевельнулось, но так и не оформилось. По законам военного времени насильники еще легко отделались.

— Спасибо вам, — проворковало рядом. — Вы такой великодушный. И смелый. Я уж отчаялась.

Девушка была не блондинкой, но это ее не портило. Хрупкая, изящная, словно хрустальная туфелька, аккурат как в кино.

Хоть бы щеку поцарапали, раздосадованно подумал Петр. Хоть бы пиджак испачкали. Был бы повод. Она наверняка обитает неподалеку.

— Меня Людмила зовут, а вас?

— А я Женя, — сказал Петр.

— Знаете, Женя, я вон в том доме живу. Пойдемте, я вас чаем угощу. И вино у меня есть хорошее. Я ведь перед вами в долгу.

— Пустяки, — ответил он, вписываясь в образ рыцаря. Железные латы пришлись впору.

— Ничего, падла, Земля — она круглая, — простонал первый, с перебитой рукой.

Петр, будто о чем-то вспомнив, шагнул назад и с ходу ударил его носком ботинка под кадык. Мужчина закашлялся и повалился на бок.

Молодые люди, шушукаясь и толкаясь, почесали прочь. Петр проследил за компанией и, поймав на себе взгляд милиционера, кивнул. Тот ответно махнул жезлом — не то «все в порядке», не то «проваливай, скотина». Особой разницы Петр не видел.

— Вы, наверно, спортсмен? — спросила Людмила для возобновления беседы.

— В детстве увлекался, — буркнул Петр. Девушка ему нравилась, а еще ему нравилось то, как безыскусно она лицедействует. Только что на её глазах двое людей сделались инвалидами, а она разыгрывает внезапную симпатию. Уркаган на дорожке продолжал глухо кашлять — если к утру его не доставить в больницу, то, пожалуй, задохнется. Людмила осторожно взяла Петра под руку и показала на облупленную пятиэтажку.