Далия Трускиновская - Маршрут Оккама

У Машки больше опыта в общении с библиотекой. Я добываю новости по своим личным каналам и скидываю их по Сетям. А она, когда ищет нужную книгу, переворачивает кучи каталожных карточек. Она и додумалась поискать самые ранние и самые поздние публикации Новодевичьего. Ранние — потому что всякий индивид сперва норовит опубликоваться в родных краях. Поздние чтобы убедиться, что он еще жив.

Таким образом мы установили, что родом наш аноним из города под названием Протасов, что публиковался на протяжении двадцати лет (по меньшей мере), и что последний след нужно искать в Москве, в бухгалтерии журнала «Наука и жизнь». Мы с преогромной радостью вылетели в Москву. Тайна псевдонима обошлась в коробку конфет и в полсотни зеленых, которых, кстати, можно было и не давать — но я не хотел экономить неправедно нажитые доллары.

Оказалось, что у Новодевичьего простая фамилия — Фоменко. Оказалось, он-таки по сей день живет в Протасове! Мы нашли этот город на карте и поехали туда поездом. Это уже не в целях экономии — просто поезд отплывал в шесть вечера, приплывал в десять утра, и если взять купе в СВ, то вся ночь — наша!

В Протасове мы отправились в редакцию городской газеты. Я предъявил свою пресс-карту и получил полное содействие. Сотрудница субботнего приложения «Прогрессор» покопалась в блокноте и дала нам телефон Аркадия Анатольевича Фоменко. А созвонились мы уже без посторонней помощи.

Но на встречу со знатоком хроноаномалий я пошел один — Машка после бессонной и трясучей ночи мечтала о постели, которая под ней бы не колыхалась и не дергалась со скрежетом и стуком. Я оставил ее в гостиничном номере и пошел в сквер к постаменту от недавно убранного памятника вождю. Очевидно, весь город там встречался. К счастью, я примерно знал возраст Фоменко. Мужик за сорок среди нервной молодежи был один.

Дядька правильно мне его описал — сухой, бесцветный, и в костюме совершенно никакой. Есть люди, созданные для кирзачей по колено и ватников. Вот это он и был.

Я все ломал голову — говорить или не говорить о проекте «Янус»? То есть о моей причастности к проекту? Решил, что не надо. Если я ему совру мол, дела идут успешно! — он, чего доброго, надуется, все-таки конкурирующая фирма. А рассказывать ему правду тоже нелепо. Неизвестно ведь, как он этой правдой распорядится.

В общем, сказал я так:

— Аркадий Анатольевич, мой будущий тесть читал ваши публикации, очень заинтересовался! Он готов спонсировать одну-две экспедиции, но хотел бы иметь научное обоснование ваших гипотез.

— Тесть — бизнесмен? — спросил Фоменко.

— Естественно!

— А он хоть слово поймет?

Фоменко не шутил — он очень спокойно относился к тому, что меня все еще возмущало.

— Он ни хрена не поймет, — ответил я, — но это и не обязательно. Он послал меня, для того, чтобы понял я и решение принял тоже я.

— Ну, тогда попытаемся объяснить. Нас ведь целая группа работает! похвастался Фоменко.

— Охотно познакомлюсь с группой.

Мы пошли к телефону-автомату. Он позвонил в какой-то вычислительный центр и попросил позвать Лешу. Потом объяснил, что Леша — прекрасный программист, и все матобеспечение гипотезы — его мозгов дело. Он даже специально написал огромную программу, с которой я еще познакомлюсь…

— Кроме того, мы проводим эксперименты не в полевых, а в лабораторных условиях. Вот сейчас вместе с Лешей пойдем к нашему третьему коллеге…

Этот Леша по фамилии Золотухин оказался примерно мой ровесник, но на две головы ниже и в очках. Я попробовал его разговорить, но он отвечал такими научными фразами, что я всякий раз затыкался. В конце концов я подумал так: ну, допустим, я тебе, Золотухин, не понравился, так ведь и ты мне не понравился. А нам с тобой не детей крестить, как-нибудь эти несколько дней перебьемся.

Потом мы сделали еще один звонок — человеку по имени Вовчик. Он был готов нас принять. А жил он за четыре квартала от Лешкиного института.

Мы вскарабкались на шестой этаж и я решил, что — все, пришли. Оказалось, там была еще лестница. И мы попали в очень странное место.

Еще при советской власти в доме, в хорошей трехкомнатной квартире, жил художник — любимец всяких там парткомов, горкомов, каких-то еще комов, лауреат всяких непроизносимых премий, чуть ли не сталинской. Горисполком — вот тоже слово на грани маразма — отдал ему чердак под мастерскую. Он же писал полотна размером с хорошую простыню — всякие там жатвы в передовых колхозах, прокатные цеха на передовых заводах и тому подобную ахинею. Помер он, пережив на много лет свое величие, но чердак у него до самой смерти не отняли. Забыли о нем, надо полагать. Потом туда забрались бомжи, и их несколько лет не могли выкурить. И кодовый замок в подъезде ставили, и ментов вызывали — ни фига! Несколько недель тихо, а потом выясняется — они опять туда вернулись и гадят там, где спят. В конце концов на чердак нашелся претендент из того же дома. Он поговорил с кем надо, дал в лапу кому надо, выпер последний бомжовый десант и заделал все дырки, через которые они проникали.

Это все я услышал за чаем. А сперва, когда увидел чердачный пейзаж, обалдел. Вот бы сюда, думаю, мою Машку! Она бы оценила дизайн!

Дизайн возник без всяких стараний хозяина, сам собой. Дальних углов он не касался, там громоздилась всякая дрянь, а посередке свисали со стропил тросики, к ним чуть ли не бельевыми прищепками крепились плакаты. Это были кошмарные плакаты, какие раньше учителя приносили на уроки — с нервной системой, с кровеносной системой. еще с какими-то синими и красными трубочками, пронизывающими реалистически выписанное разрезанное свежее мясо. Целый угол был отведен под рабочее место — с неплохим пентюхом, со всей периферией. И еще был стол с приборами, которые тоже кого угодно бы озадачили. Один, самый большой, так и вовсе стоял сбоку на низкой скамейке. Он представлял собой большой жестяной таз, а на дне таза из черного агрегата торчали вверх трубки разной длины. Возле стола я увидел дачный душ. Если кто не знает, что это за штука, могу объяснить. Я его видел еще маленьким, потом я приезжал в те края, но вместо него была вполне нормальная душевая в новом доме. Большая облупленная бочка на длинных деревянных ногах — вот что это такое. Дно бочки — где-то на уровне моего носа, и примерно оттуда торчит труба с дырявой насадкой. И лестница, чтобы ведрами заливать в бочку колодезную воду. Летом от солнца бочка нагревается. Становись под насадку, откручивай вентиль и принимай душ! Вот только у чердачной бочки ничего такого не было. Из нее выходила обыкновенная черная резиновая труба и уныло свисала вниз.

Пока я разглядывал этот дикий дизайн, Фоменко здоровался с хозяином. Который, кстати, довольно неохотно поднялся ради нас с большого дивана.