Далия Трускиновская - Маршрут Оккама

— Вот как кровь течет? — проникновенно спросил он. — Сперва — по артериям, видишь, вот эти, толстые, потом разветвляется…

Слово он выговорил с удовольствием — очевидно, оно ему понравилось новизной.

— … потом — совсем тоненькие сосудики — капилляры?

— Допустим.

— А потом кровь возвращается обратно! Понял? Она повторяет все то же самое, только наоборот! Сперва — маленькие сосудики… — он водил пальцем по плакату, как мне показалось, с неизъяснимой нежностью. — Потом — вот эти, толстенькие, потом большие вены. Точно так же и время! Понял?

Я кивнул. Понял я одно — отсюда нужно бежать без оглядки.

— Погоди, ты неправильно объясняешь, — Фоменко тоже подошел к плакату. Есть определенный предел, за которым кончаются время и пространство. Но это не полное торжество энтропии. Время доходит до него, настолько изменив по дороге свои свойства, что в какой-то миг становится своей противоположностью. И начинает двигаться обратно — к эпицентру Большого Взрыва. Естественно, возникают другие проколы. Через одни можно попасть в Гренландию двадцать пятого века нашей эры, а через другие — в Австралию двадцать пятого века до нашей эры.

Вот теперь я окончательно понял картинку. Одного не понял — значит, в пространстве есть миллион одновременно действующих Солнечных систем, что ли, и проколы наугад соединяют их?

Но мне не позволили разобраться с этим сомнением до конца.

— А теперь самое интересное! — заявил бывший бармен. — Если сразу после Большого Взрыва поток времени был направлен на… на…

— На бесконечное множество точек пространства, — подсказал из-за компьютера Леша.

— На него с равной силой, то потом, когда пространство стало расползаться, а время — ветвиться, получилось, что на одни части пространства давит более толстый, ну, мощный поток, а на другие вообще никакого давления нет. И пространство стало поворачиваться…

Бывший бармен достал еще один лист — там толстый поток приподнимал край рулона обоев, другой же край, лишенный подпорки, свисал.

— И в результате проколы дрейфуют!

— То есть, допустим, вы входите в прокол, который замкнут на южном берегу Австралии, но если вы войдете в него через год — то вам придется выныривать из вод Тихого океана, — вразумительно объяснил Фоменко.

— Только и делов? — удивился я. — Ну уж как-нибудь вынырну. А во времени они не дрейфуют?

— Теоретически это возможно! — обрадовался Леша. — Вы правильно мыслите. Я как раз собирался это посчитать.

Я не мыслил, я издевался. Но они не поняли.

— Вам теория Вовчика может показаться странной, — деликатно выразился Фоменко. — Но только эта теория — только она! — объясняет все парадоксы с проколами. Она работает, понимаете? Исходя из нее, ни один прокол не является постоянным, все они дрейфуют, исчезают, потом где-то появляются новые!

Он ткнул пальцем в самый край пространства-рулона, чтобы я уразумел, как поток времени проходит мимо края, впритирку.

— И местоположение всех этих проколов можно вычислить? — с большим сомнением спросил я.

— Я как раз пишу программу для расчета маршрутов, — совершенно не желая понимать моей иронии, ответил Леша. — Чтобы можно было совершить круг войти, скажем, на Семеновских болотах, выйти в Японии шестого века, где-нибудь в Нара, оттуда перебраться в Китай, там войти — и выйти, допустим, в Праге в наше время. Энтропия пространства тоже имеет свои законы. У меня есть данные, чтобы рассчитать количество больших и малых проколов на единицу площади, чтобы вычертить графики их расположения, и вообще…

— Есть еще и петли, — добавил Фоменко. — Это когда в один прокол входят прямотекущее и обратное время. Вот как раз в Версале — петля. Можно войти в восемнадцатый век, примерно в семидесятые годы, и выйти обратно в своем времени час спустя. Но с ними — темное дело. То появляются, то пропадают.

Машка собиралась в свадебное путешествие повезти меня в Париж и показать Лувр с Версалем. Сейчас я понял, что мы поедем в какую-нибудь другую сторону.

— Теория замечательная, — сказал я. — Ну а доказательства есть?

— Вот доказательство, — тут Вовчик ткнул пальцем в таз с трубками. — Я же сказал — модель действующая. Только бочку я зря сюда припер. Она нужного напора не дает, пришлось насос установить.

— Какой насос? — я почему-то первым делом подумал о потоках времени, а перекачка их при помощи насоса — как раз то, до чего вот-вот додумаются мои трое безумцев.

— Обыкновенный, водяной. Вот мы сейчас включим модель, из трубок пойдет вода, из толстых струя будет толще, из тонких — тоньше — заворковал бывший бармен, — и на струи мы положим пространство…

Он достал из-за дивана полупрозрачный рулончик из какого-то пластика, весь в больших и маленьких дырках.

— Да я все понял!

— Точно понял?

— Ну да! Чтоб мне сдохнуть!

— А вот теперь, когда вы поняли основной принцип, мы можем поговорить и об экспедиции, — спокойно и весомо произнес Фоменко. И я вспомнил, зачем сюда, собственно, явился. Убегать сломя голову я уже не имел права.

Если эти трое безумцев считают свою теорию достаточным обоснованием для спонсорской помощи… Ну и ладно! Буду четвертым. Тем более, что это единственный шанс.

— Охотно.

— Ближайший прокол у нас на Семеновских болотах. Там пятно белого тумана.

— А что, бывают другие?

— Бывают, — веско сказал бывший бармен. — Есть еще багровый туман. Но у нас ближайшее — белое.

— Это куда кидали консервную банку? — вспомнил я.

— Мы отвезем вас на Семеновские болота и покажем, как это все выглядит. Чтобы вы поняли — это не бред, не шизофрения, не галлюцинации… очевидно, Фоменко в роли Новодевичьего наслушался довольно конкретных диагнозов. Особенно любят их ставить старые кандидаты и доктора наук, выросшие на марксизме-ленинизме и научном атеизме.

— Хорошо, едем. Как насчет завтрашнего дня?

— Да ты хоть представляешь себе, где эти болота?! — вдруг завопил бывший бармен.

— Понятия не имею. Но транспорт я беру на себя. Вы только скажите, где тут у вас можно заказать микроавтобус.

— Заказать?.. Микроавтобус?..

Я понял, что и без проекта «Янус» провалился в недалекое прошлое.

В конце концов договорились ехать на старом, но вполне надежном «газике», но не завтра, а послезавтра, в субботу, это для всех удобнее. Мне растолковали, где на базаре продаются резиновые сапоги. И, условившись о месте встречи, я покинул этот невероятный чердак.

Машка спала. Я разбудил ее, рассказал про действующую модель мироздания и велел собираться на рынок за резиновыми сапогами. Она очень развеселилась — такой обуви у нее еще не было.

— Машка, помнишь, мы видик смотрели, французский? — спросил я. — Старый такой, девяностых, что ли, годов? Там играл такой здоровый дядька, он тогда был во Франции звездой первой величины.