Мария Фомальгаут - Продам май (сборник)

— На… хре… на… я ж там… жи… ву…

— Да тебе госпиталь нужен, не бункер…

— Я там… жи… ву…

Все понимаю, спохватываюсь. Кое-как высвобождаю своего спутника из металла, зря я это сделал, вон как кровища хлынула… в темноте дня вижу огни — где-то там, там, на краю пустыни, бункер, добраться бы до этого бункера, переночевать…

Пустите переночевать…

— А что за город тут рядом?

— А хрен его знает.

Удивленно смотрю на спасенного водилу.

— Живешь, и не знаешь?

— А ты сильно много про мир знаешь?

— Где мне, в школу-то не ходил…

— А то я будто ходил…

– А тебя как зовут? — спрашивает Лунная Ночка.

– Песчинка.

– Нет, правда.

– Так и зови… Песчинка…

– Теть, а правда раньше солнышко днем светило, а месяц ночью?

– Правда.

– А почему поменялись?

– А солнышко жарко светить стало…

– Сколько вы берете за ночь? — Вы меня с кем-то путаете. За ночь берут эти… которые у заправок стоят.

Воспоминания… …ветер гонит песчинки прошлого…

— Спасибо этому дому, пойду к другому.

— Тебе спасибо, — водила, оживший, бодрый, трясет мою руку.

— Да не за что… работа такая…

Забираюсь в летун, поднимаюсь над мертвой пустыней в темноту нового дня. Смотрю заявки, сколько их опять, вон, девочка семи лет… ох, не врали бы, знаю я, кто с этого адреса пишет, сто лет ему в обед… Пиковая Дама… к Пиковой Даме, что ли, заглянуть, пусть себе еще годик живет…

— День добрый, вы сегодня гостя примете?

— Да у меня дом-то не больно богатый для приема гостей.

— Ничего, мы люди ко всему привыкшие.

— Что вы, мне сто лет в обед, где мне гостей принимать!

— А это такой гость, который в сто лет в обед и приходит.

— Песчинка, вы?

— Я.

— Жду с нетерпением. Какие будут пожелания?

— Да никаких, помыться бы и покушать…

Зря сказал, она, может, одна живет, еще из-за меня тут жарить-парить будет…

Выбираю новое лицо, лицо мужчины за сорок с глубокими залысинами, заодно меняю облик летуна…

Петровский, ты меня не найдешь…

— …да никаких, помыться и покушать…

Петровский перечитывает сообщение, еще раз смотрит на фото Пиковой Дамы. Меняет лицо битого жизнью шофера на лицо женщины, которой за, за, за, много раз — за.

С бункером посложнее, нужно много сил, чтобы он превратился в купол, с домом, с зимним садом, пусть у Пиковой Дамы еще фонтан будет в саду, вот так. Витюш пусть побудет компаньонкой у Пиковой дамы, а Антоха сойдет за старого слугу.

Песчинка вернется сюда — к единственному еще живому куполу среди мертвых песков и руин. Еще проведет здесь ночь. И следующую. И следующую. И много ночей.

Спасибо этому дому, пойду к другому…

2013 г.

Они должны казнить меня завтра, на рассвете.

Смотрю в зарешеченное окно, за которым видно звездное небо, смотрю за стеклянную дверь, за которой видна комната смертников, в который раз вопрошаю — за что?

Они… меня… за что?

Они убивали — миллионами и миллионами, я за всю свою жизнь не тронул ни одного человека.

Они отбирали у неимущих все — до крошки, я отдавал бедным все, что у меня было.

Они преследовали меня — и тех, кто был со мной, я же за всю жизнь никого не подверг гонениям.

Они забрали себе весь мир — шар земной положили к ногам своим, я же никогда не посягнул на чей-то трон.

Они оскверняли уста свои ложью — от меня же люди слышали только правду.

И тем не менее я, а не они, — сижу в камере смертников, я — не они — жду своего часа.

Слушаю шорохи ночи. Сюда долетает издалека шум прибоя, шорохи ночного города, шум машин, с ревом проносится над тюрьмой матерый Боинг, я знаю, он разобьется над океаном, и завтра все газеты напишут на первой полосе… Про мою казнь напишут от силы на предпоследней, перед сканвордом, анекдотами и гороскопом…

Опускаюсь на колени.

Молюсь — за них за всех. Чувствую, как где-то под моими пальцами текут века.

Так уже было когда-то… бесконечно давно, я уже не помню толком — как. Такая же ночь — живая, теплая, последняя, такая же молитва — сам не знаю, о ком, о них обо всех. Те же шаги стражника за стеной. Те же усмешки — если ты тот, кем себя называешь, что же не уйдешь отсюда?

Не уйду… жду своего часа. Вглядываюсь в глаза стражников, вдруг одумаются, вдруг откроют решетки, пойдут за мной — в пустыню, в палаточный городок, где все наши, которые завтра будут со мной на небесах…

Считаю часы до рассвета.

Молюсь — за них за всех, потому что правильно, конечно, что одни вверх, другие — вниз, только хочется, чтобы всем было хорошо… чтобы… я же был на земле… я же знаю, как это трудно… ходить по земле и думать про небо…

— Нет, нет, не пойдет.

— А?

— Не пойдет, говорю! Что вы мне тут розовые сопли рассусоливаете, ну кто это смотреть будет, вы мне скажите? Кто на это пойдет?

— Ну, снимают же… Лунгин там… Сокуров…

— Ну и кто их смотрит? Единицы… А мы все-таки на массовую публику работаем, не кот начихал…

— Ну а как, по-вашему, должно быть?

— Не знаю я… в том-то и дело, что не знаю… Но не так, не так… Всего вам хорошего, молодой человек… попробуйте свои силы в мелодраме какой-нибудь, может, получится… следующий!

— А мы что… перерыв делать не будем?

— А вы что, устали уже?

— Да… есть хочется.

— Да дома надо было есть… прямо с голоду они умирают, бедненькие… может, полы мыть пойдете? Там график хоро-ший, и покушать есть когда, и…

— Ну что вы…

— Да что я, это все вы… Следующий!

Во, блин…

Стреляют, что ли? Не, вроде как померещилось…

Слушаю гомон толпы… только бы не стреляли, тут один выстрел, уже неважно, с какой стороны — и все, начнется бойня. Нет, парням нашим хоть кол на голове теши, на чистом английском сказал, оружие с собой не брать — нет, нате вам, притащили…

Если что, сами виноваты будут…

Что они там волокут, бомбы, что ли… а, нет, плакаты, я уж испугался, продолговатые, белые… Что у них там… но вар, но джоб-лес-нес… Про безработицу-то чего ради вспомнили… умники…

Ладно, Бог с ними…

И со всеми с нами…

А подмораживает. Только бы дождь не ливанул, а то быстренько смоет весь наш лагерь… я-то уже ко всему приучен, мне хоть небо на землю упадет, не уйду, а ребята нежные…

Это еще что… во блин, куда они поперли, совсем уже, что ли, мозгов нету?

— Эй, вы там что, охренели, что ли? Жить надоело?

— А тебе-то что?

— Да куда на щиты прете? Родного языка не понимаете, сказано, никаких провокаций!

— Да ну… прорвали бы оцепление, проломились бы в Парламент…

— Я вам проломлюсь! Они вам потом так бошки проломят, мало не покажется!

Только бойни здесь не хватало… Складываю руки в молитве, все, что угодно, только не бойня…