Роберт Кроми - Бросок в пространство

— Например?

— Во-первых, на такой высоте не было бы ветра, который нам очень помогает. Во вторых, здесь мы дышим внешним воздухом, а там нет атмосферы: нам пришлось бы расходовать наш собственный запас кислорода, а мы должны его приберегать. Наконец, — прибавил он, опять слегка улыбнувшись, — я почти уверен, что по тому направлению, в каком мы летим, мы не встретим гор.

— Давно бы вы сказали! — воскликнул Блэк с живостью и замолчал, словно прикусил язык: ему было досадно — зачем он слишком откровенно выдал чувство, которое испытывал. Его трое товарищей внимательно следили за только что приведенным разговором; по правде сказать, и они испытывали то же или почти то же, что Блэк, только лучше его умели скрывать свои ощущения. При последних словах Бернета и они повеселели.

— Удивляюсь, как вы не уймете этого болтуна, м-р Бернет, — шутливо заметил Дюран, хлопнув по плечу Блэка. — Он только отвлекает вас от ваших соображений.

— Нисколько, — ответил Бернет, снова принимая свой обычный спокойно-серьезный вид. — Напротив, я всегда рад случаю объяснить вам — почему я делаю что-нибудь именно так, а не иначе: не будь этого, моя ответственность была бы слишком тяжела для меня.

— Об этом тебе нечего беспокоиться, Бернет, — вмешался Мак Грегор. — Мы знаем, что мы в хороших руках. Не твоя будет вина, если случится какое-нибудь несчастие. А теперь знаешь что? Уменьши-ка свет, и пусть наши товарищи уснут немножко. Нам с тобой спать пока не полагается, а им нужен покой.

— Именно, именно! — с живостью согласился Блэк. — И как еще нужен-то: от долгой бессонницы нервы всегда так расстраиваются!

Никто не стал спорить; все живо разместились по кушеткам, любезно простившись между собою и хозяевами. Гордон, как истый путешественник, уснул, едва успел прилечь. Блэк также скоро уснул, придумывая речь к своим будущим избирателям: он уже мечтал, что непременно попадет в марсовский парламент. Дюран и Гревз, в свою очередь, не замедлили предаться сну; один сэр Джордж по обыкновению почитал на сон грядущий свой «Финансовый руководитель», заменявший ему часослов или молитвенник. Но вскоре и он заснул. Свет в шаре, уменьшенный до минимума, освещал помещение слабым мерцанием; не слышно было другого звука, кроме ровного дыхания спящих. Каждый грезил, смотря по тому, что его занимало: кто специальной корреспонденцией, предназначенной к тому, чтобы произвести переворот в газетном мире, кто небывалого интереса романом, кто чудной картиной, кто неслыханной красоты речью, кто чудовищными барышами.

Только Бернет и Мак Грегор не спали: им было не до сна. Бледные, измученные долгою бессонницею и всем испытанным и пережитым, они сидели на платформе, оберегая покой остальных и следя за правильностью движения корабля. Вдруг с юга послышался тот же самый звук, который поразил их во время стоянки. Он раздался не так громко, как тогда, но так же жалобно, так же отчаянно и замер к северу, потрясая душу своим отдаленным глухим рыданием. Друзья переглянулись в ужасе и невольно схватились за руки.

— Слышишь? — проговорил Бернет глухо.

— Что бы это могло быть? Как ты думаешь, Бернет? — спросил Мак Грегор дрожащим голосом.

— Не знаю и представить себе не могу, — отвечал ученый взволнованно. — Но это ужасно… ужасно!

Стой, Бернет, я вижу город! Эти слова и звучный голос Мак Грегора разбудили всех спавших; они вскочили с места, схватили зрительные трубы и бросились к окнам.

Как непохоже было то, что представилось их глазам, на то, что они видели накануне!

Песчаные облака, крутившиеся и извивавшиеся, подобно огненным змеям, исчезли, зловещего зарева на небе как не бывало. Солнце сияло безоблачно в яркой небесной лазури. К югу виднелись зеленеющие горы Лагранжского полуострова, расстилаясь волнистыми линиями, образовавшими симметрические изгибы. Ближе серебристые волны озера Маральди тихо плескали в берега, покрытые желтым песком, сверкавшим, как золото, в лучах утреннего солнца. К востоку тянулись другие озера, другие горы, обширные равнины, покрытые роскошною растительностью, холмы, пестреющие полевыми цветами, террасы, обвитые зеленью, роскошные цветники, красивые деревья с нежными перистыми листьями, между которыми порхали бесчисленные стаи певчих птичек. Утренний ветерок доносил откуда-то звуки чудной музыки, которая сливалась с гармоническим плеском волн, а на берегу бухты Пратта, примыкавшей к озеру Маральди, расстилался на протяжении многих миль город, весь построенный из белого мрамора.

Несколько времени все безмолвно любовались чудною картиною. Бернет спустил шар настолько, что с планеты, над которою он носился, стали слышны в открытые окна (Мак Грегор прижал пуговку и все окна разом открылись) самые нежные звуки: щебетание птичек, журчание ручейков, жужжание пчел, тихое блеяние стад, состоявших из каких-то невиданных животных. Все это вливалось в окна вместе с чудным ароматом цветов, лаская чувства путников и повергая их в целый мир наслаждения, живого, упоительного, но безусловно чистого. Итак, наши искатели приключений не ошиблись в расчете. Неимоверные опасности, которым они подвергались, были вознаграждены вполне, и каждый из них воскликнул с благоговением:

— Мы достигли рая!

При этих словах голова Бернета тихо опустилась на грудь; он проговорил со спокойной улыбкой, выражавшей безмерную радость: — наша взяла, Мак Грегор, — и лишился чувств.

— Да, благодаря тебе, несравненный человек! — воскликнул Мак Грегор, бросаясь к нему на помощь.

Через несколько минут Бернет очнулся, и Мак Грегор принялся бранить его, подражая в этом отношении умным матушкам из простонародья, которые секут свое детище за то, что оно ушиблось нечаянно.

— Как тебе не стыдно пугать нас так! — говорил он. — Ведь мы не можем обойтись без тебя: подумай — сколько тебе еще дела!

— Нечего сказать, откровенно и мило! — заметил Блэк колко.

Действительно, сочувствие Мак Грегора было выражено не в особенно привлекательной форме, но он был эгоистичен, как прирожденный верховод: подобно всем великим полководцам, он считал своих подчиненных не чем иным, как факторами, необходимыми ему для достижения его целей, и не щадил ради этого достижения ни их, ни себя. Конечно, в его характере были и более мягкие, менее себялюбивые, так сказать, непрофессиональные черты, но он редко позволял им выходить наружу, считая это слабостью, и с этой стороны строго держал себя в руках.

Оправившись совершенно, Бернет сказал:

— Тихий утренний ветерок понесет нас над городом. Мы спустимся в самую середину его.