Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона

Вспомнилось пожелание Глэдис: «Оставьте Лакшми». Даже отрицательный результат обещал толику информации. Он составил короткий меморандум, придав аргументам Ли более четкую формулировку.

— Здравствуйте, мисс Лакшми, — дружелюбно проворковал, соединившись с островной резиденцией. — Как там у вас погода?

— Безоблачная, мистер Джонсон. К вашим услугам.

— Миссис фон Лауэ говорила о каких-то неполадках с коммуникациями.

— Они устранены, сэр, — поняла она с полуслова, — можете говорить совершенно свободно.

— Отлично! Вы в курсе последних событий? Мне поручено, надеюсь временно, заняться вашим хозяйством.

— Миссис фон Лауэ предупредила меня. Будут вопросы, сэр?

— Вопросы? Пока не знаю… Поможете мне?

— Это моя обязанность, мистер Джонсон.

— Скажу откровенно, мисс Лакшми, я оказался в подвешенном состоянии. Возникла проблема, решить которую могла только миссис фон Лауэ. Вы понимаете, о каком уровне идет речь?

— Вполне.

— Наверняка завтра, в крайнем случае послезавтра, я уже буду знать, с кем связаться, а надо сегодня, моя дорогая, сейчас.

— Рада бы вам помочь, сэр, но миссис фон Лауэ не оставила никаких инструкций… на такой случай.

— Скажите, леди, когда такие случаи возникали у вашей хозяйки, она ведь знала, куда обратиться? Кто передавал сообщения: она, так сказать, своими руками или все-таки вы?

— Большей частью через меня.

— И вы не помните адресов? Адреса?.. Быть того не может!

— Нужен код, мистер Джонсон. Назовите ваш код, и я немедленно все передам.

— Боюсь, что мой код не совсем подходит, а нового я пока что не получил. Нельзя ли воспользоваться кодом миссис фон Лауэ, но за моей подписью?

— Даже не знаю, что сказать, сэр… Такое впервые в моей практике. Но, если вы приказываете, можно попробовать.

— Не приказываю, прошу. Вы — золото, мисс Лакшми. Значит я посылаю вам факс, а вы направьте его по соответствующим каналам.

— Будет сделано, мистер Джонсон.

— И, пожалуйста, дайте знать, как пройдет мое сообщение.

Послав меморандум, Джонсон набрал номер гасиенды Хосе де Торреса. До сих пор он мог относительно свободно располагать своим временем, но кто знает, чем обернется восхождение на Олимп. Чем выше, тем весомее долларовый эквивалент секунд, а, следовательно, меньше свободы. Небесная механика и фокусы Патанджали были не в его власти. Будь, что будет. Но кое-какие мины замедленного действия он еще мог обезвредить. Пока развязаны руки.

— Я высылаю за вами вертолет с охраной, — сказал Хейджберну. — В Мериде получите места на ближайший рейс. Я позабочусь. Будете сопровождать Борцова, Брюс. Жаль, что не смог переговорить с ним лично.

— Его трудно застать на месте, мистер Джонсон. Вчера вообще всю ночь провел в пирамиде. Что-нибудь передать или вы еще позвоните?

— Если получится… На всякий случай предупредите, что мы вылетаем в Париж. Он поймет.

Змей, облаченный в зеленые перья птицы, распахнул необъятную пасть и дохнул смрадом в мое лицо. И налились огнем глаза Змея, и были они, как угли отполыхавшего костра. Острые, загнутые внутрь зубы истекали тягучими нитями яда, и гнилостный ветер выдували ноздри его.

Ослепленный, оцепеневший от ужаса, я нырнул в змеиное чрево и полетел, как электрон в ускорителе, набавляя скорость на каждом витке. Словно воды подземной реки, несла меня магнитная сила все дальше во мрак, обездвиженного, как труп, неподвластного тяготенью. Я не видел признаков света, которого ждал, и не видно было конца стремительному полету. Замершее сердце подсказывало, что так будет всегда, ибо время умерло в чреве гада Но там, где царит безвременье, нет ни «после», ни «до». Миг, которого тоже нет, выливается в вечность, а вечность умещается в квантовый миг. Вновь и вновь я переживал прошлую жизнь, рождался и умирал, чтобы опять появиться на свет, забыв, что так уже было со мной. Нет времени — нет и счета. Не дано знать, на каком круге (от — оо до + оо) я был исторгнут через черную дыру клоаки и оказался в горном ущелье, где плыл холодный туман.

Так начался путь по тропам над пропастью, по ледяным хребтам, по барханам поющих о смерти песков и рекам, цветущим, как райский сад. Слепящие радугой водопады обрушивали меня в лабиринты пещер. Между морем и мной вставала мангрова. След наливался болотным гноем и воздушные корни хватали, как волчий капкан. Но я слышал крики чаек и полз, цепляясь за осклизлые стволы, обросшие острыми, как бритва, ракушками. Пиявки, дождем опадая с ветвей, высосали мою кровь до последней капли, но я прошел сквозь джунгли. Волосы вспыхнули на голове и обгорели ресницы, когда я перебегал через огненные потоки по ноздреватым коркам лавы, как по льдинам в ледоход.

Что-то такое уже было в той жизни. Изведав полной мерой все, к чему стремился когда-то, я обречен был на повторенье сверх меры, возненавидев тщету желаний.

Крутые ступени увлекли меня в подземелье.

«Так вот какие они, врата преисподней», — помыслил я, но вместо каменных сводов увидел небо с незнакомым рисунком созвездий и обращенный долу серп умиравшей Луны, и горы мертвых тел, нагих, изможденных, увидел я, и бескрайнее поле за ними, покрытое пеплом, и рвы, забитые щебнем из обгоревших костей. Кровь и зеленый жир сочились сквозь землю, сливаясь в ручьи. Кочаны капусты поспевали на грядках, образцово расчерченных вдоль рвов, а по берегам ручьев, на стеблях из колючей проволоки наливались пунцовым соком томаты, и медная зелень глянцем лежала на огурцах.

Великан с головой орла встал у меня на пути, неподвижный, как пугало, громоздкий и омерзительный, как одетый в человечью плоть динозавр. Его удд выглядывал из-под раскинувшей крылья летучей мыши, вцепившейся в рыжую паклю паха, личинки проели бугры его атлетических мышц.

— Ты заплутал на чужих дорогах, — услышал я голос с нездешних небес. — Здесь прошлое сливается с грядущим, и нет дальше ходу.

И я увидел, как вращаются горизонты и меняются декорации, и ночь без звезд и серебряного серпа вновь объяла меня. Лишь где-то далеко впереди слабо фосфоресцировало треугольное отверстие, напомнившее что-то о прошлой жизни: пирамиду, лестницу, замурованный склеп.

— Не кара, но испытание, — оповестил голос. — Не воздаяние, но осознание. Иди, если искал высшую справедливость. Там нет ни ненависти, ни любви.

В мерцающей дымке отверстой двери обрисовался скелет с обезьяньим хвостом. Перьями птицы кетцаль колыхались у него на черепе полосатые змеи. Мухи ползали по лезвию кремниевого ножа, намертво зажатого в белых, как фарфоровые изоляторы, фалангах. Живые глаза ягуара золотыми монетами горели на завитке его жезла. Ужасный видом, он не внушал ни страха, ни отвращения.