Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона

— Кто ты, — спросил я, — призрак или демон?

— Я Первая смерть — Владыка Шибальбы. Назови свое имя, прежде чем войдешь в «Дом мрака».

Я назвал.

— Нет, — вперились в меня пустые глазницы и змеи нацелили копьевидные головы на меня. — Это имя уже не принадлежит тебе. Оно умерло вместе с телом. Скажи мне имя твоей души.

— Я не знаю его, Владыка Шибальбы.

— Разве тебе не дали тайного имени? — весело осклабился череп. — И ты осмелился безымянным пуститься в последний путь? Не смеши меня, человек. Когда смеются боги Шибальбы, дрожит земная кора.

И тут я вспомнил, что у меня есть тайное имя, и достал синий паспорт с серебряным американским орлом, и предъявил его Первой смерти.

— Знак орла не дает пропуска, — сказал он, взглянув на герб, и щелкнул зубами, а змеи негодующе зашипели, потянувшись ко мне. — Нужен знак ягуара. У тебя нет такого знака, а имя ты выдумал сам, и оно недействительно.

— Да, выдумал, но мне его дали при переходе в новую жизнь, — попытался я возразить, отметив, что Владыка Шибальбы даже не заглянул в паспорт. — Оно не хуже других.

— Злостный обманщик! Сочинив себе тайное имя, ты хитроумно использовал прежнее, но оно мертво, как и твое тело.

— Пока хоть один человек держит в руках мою книгу, его нельзя считать мертвым, и это все, что я могу сказать в свою защиту. Поступай, как знаешь, Первая смерть, но мне некуда больше идти.

— Ты прав, — он уставился черными дырами в мою грудь. — Я вижу, что есть на земле глупец, который читает твою книгу. Плоха она или хороша, не имеет значения. Сам факт, что слово пережило мясо, служит достаточным основанием. Войди в «Дом мрака».

Я оказался внутри пирамиды, на скрещении коридоров, ведущих неизвестно куда. Что-то подсказывало мне: нужно идти на запад, но я не знал направления. Пока стоял, пытаясь вспомнить, на какую сторону света смотрит треугольный проем, меня обступили жители преисподней: кролик с топором в лапах, крыса с огнивом на хвосте, кузнечик в пончо и улитка с веретенцами вместо рожек. Все звери были ростом с ребенка, который только начал ходить, и суетились, как дети.

— Возьми это, — сказал кролик и вручил лучину из смолистой сосны.

— И это, — дал припрятанную под пончо сигару кузнечик.

— Добудь огонь, — вильнув хвостом, засунула в мой карман свое огниво крыса.

— Чтоб не сбиться с пути, — пропищала улитка, неуклюже ворочая огромной раковиной, и принялась сматывать шерстяные нитки с живых веретен.

— Спасибо тебе, Ариадна, — я поклонился улитке, — спасибо вам, милые звери. Что мне делать с вашим добром?

— Зажги лучину, закури сигару и смело иди вперед, — сказали они хором. — Но помни: на заре завтрашнего дня все должно быть в целости и сохранности.

Кролик сиганул в левый проход, крыса шмыгнула в правый, кузнечик ускакал прямо вперед, а улитка медленно поползла в обратную сторону. Твердо зная, что путь назад мне заказан, я призадумался, как быть. Прежняя память подсказывала, что оказавшись у истоков волшебной сказки, нужно подчиняться ее законам, а значит — перехитрить богов. Я включил фонарик, который всегда брал в путешествия, привязал к камню шерстяную нить и решил пойти вслед за кузнечиком, то есть вперед. Поймав по пути светлячка, насадил его на кончик сигары и, пригнув голову, протиснулся в штольню, обшарив стены бледным лучом. Как не слабы были батарейки, их хватило до утра. Выбравшись из «Дома мрака», я смог предъявить неистраченные припасы: лучину и скрученные жгутом табачные листья.

Дрожь пробирала при виде владык: голые костяки и покрытые язвами полутрупы, ощетинившиеся орудиями убийства и мук. Один страшнее другого были представшие предо мною одиннадцать смертей, а все ж не ужаснее Первой смерти.

— Что это за человек? — спрашивали они стража Первого дома. — Кто зачал его? Кто породил его? Странен лик его и непонятны поступки. Поистине воспламеняются наши сердца, ибо худо для нас то, что он сделал.

Ничего не ответил им Первая смерть. Но вылетел из дыр его пустого черепа, как из нор, рой шмелей и облепили они зверей «Дома мрака». Одни кости остались от крысы и кролика, раковина — от доброй улитки, крылья и ножки с зазубринами — от куряки-кузнечика. И тогда Седьмая смерть предложил сыграть в мяч, и сжал мне запястье костяшками, и потащил на площадку.

— Как же устоять мне — одному — перед целой командой? — взмолился я, прижатый к стене, из которой торчало каменное кольцо. — Где справедливость?

— Он прав, — сказал Первая смерть.

— Он прав, — согласился Седьмая. — Игры не получится. Пусть бросит три раза. Если промахнется хотя бы единожды, его голова станет новым мячом.

— Справедливо, — одобрил Первая смерть. — Бросай, — и кинул мне каучуковое ядро.

— Промажет. Он не играл в баскетбол, — наябедничал Владыка, покрытый чумными бубонами. — И даже не сдал нормы на ГТО-два, а значок носил. Ему не попасть в кольцо.

— Ни в жисть не попасть, — съёрничал обезьяноподобный кадавр, обсыпанный язвами оспы. — Всегда торопился. Не ценил настоящее, рвался в завтрашний день.

— В шестом «В» классе нацепил комсомольский флажок, — доложил чумный владыка. — Хотел старше казаться, девочкам понравиться хотел. Через год одноклассники пошли в комсомольцы, а его, торопыгу, не приняли. И нынче так будет. Промажет.

Но чьи-то молитвы хранили меня: мяч трижды пролетел сквозь кольцо.

Посовещавшись, боги приказали мне собрать цветы и принесли на заре четыре букета.

— Какие цветы вам нужны? — спросил я, ни на что не надеясь. Какие зори, какие цвета в сумеречном мире?

— Букет красного мучита, букет белого мучита, букет желтого мучита и букет каринимака.

И пришел я на цветущий луг, и закружилась голова от пряного аромата. И не знал я, с чего начать, утопая по грудь в дивных растениях. Где тут каринимак? Где мучит? Как они выглядят? Я и названий таких не знал. Сорвал белый цветок, на котором сидела бабочка, и красный, где приютилась стрекозка, и желтый, увидев трепещущую над ним колибри, а большой богомол, сидевший на дереве, указал мне лиловую кисть. Так набрал я четыре букета и, дождавшись утра, что было под стать вечеру, положил их к ногам владык.

И послали они меня в «Дом ножей», на вторую ступень испытаний, но пришли мне на выручку муравьи, и я вернулся живым. И «Дом холода» прошел невредимым, и «Дом ягуаров», и «Дом летучих мышей», и всюду мне помогали животные: броненосцы и утконосы, водяные свинки и рыбы, зеленая игуана и говорящий голубой попугай.

Когда на последней заре я покинул последнюю пирамиду, мудрая птица села ко мне на плечо и прокричала в ухо магические слова. Я повторил их, представ в последний раз пред кошмарными ликами властелинов Шибальбы:

— «Очень немного достанется вам от крови и черепов, а игра в мяч будет не для вас. Вы будете проводить время в изготовлении глиняных горшков и сковородок и камней для перемола кукурузы, только дети чащ и пустынь будут представлены вашему покровительству. Но порождения света, сыновья света не будут иметь общения с вами, и они будут избегать вашего присутствия. Грешники, искатели раздоров, носители печали, изменники, отдающиеся порокам, — вот те, кто будут приветствовать вас. И не будете вы больше неожиданно схватывать людей для жертвоприношений»… [80] Священная книга майя-киче «Пополь-Вух».