Виталий Гавряев - Отныне я – странник

— Зря Юрий Витальевич смеётесь. Сколько здесь будем стоять — одному богу известно. А солдату есть каждый день надобно. Издали не навозишься, так что, как прижмёт нужда, сразу меня вспомните. — Обиженно бурчал Силантий, заметив с какой улыбкой, Гаврилов осматривал его хозяйство. — А у меня то, будет, и солонина, и мяско копчёное, и ваши любимые колбаски, даже грибочки заготавливаю, будет, чем солдатушек побаловать. Вот тогда-то и посмотрим, кто из нас будет смеяться последним….

— Да не смеюсь я над тобой Феофанович. Наоборот, рад, что ты у меня служишь.

— Одной радостью сыт не будешь. — Продолжал ворчать капитан, его низкорослая худая фигура и ворчливый характер, делали его похожим на кощея бессмертного. — Мне бы соли — с четверть пуда, да медяков — мошны две.

— А это тебе зачем? — Юрий даже остановился от удивления.

— Как зачем? Так на наш посол у меня есть излишек соли. А вот местные, на многие уступки ради неё готовы пойти — жадобы. Да и расплачиваться с ними чем-то надобно. А я что, здесь самый богатый, что ли?

— Сдаюсь, Силантий Феофанович, твоя правда, будет тебе всё, что ты просишь. Но и спрос за полученное «богатство», будет соответствующий.

— Так не я не для себя прошу, а это для дела надобно. Тоже мне, нашли просителя….

Наследующее утро, по радио пришло известие, о том, что ночью умер царь Иван Алексеевич. В предыдущей истории, ему было отмерено немного больше жизненного пути. И осознание этого, немного давило на Гаврилова. Деятельность которого хоть и была причиной происходящих искажений истории, но в этом не было его прямой вины — Юра, оказался здесь не по своей воле. И раз уж судьба так с ним пошутила. То он, должен наперекор ей не только выжить, но и постараться чего-либо добиться в этой действительности. На общем построении, состоявшемся после завтрака, он объявил солдатам о преждевременной кончине Ивана Алексеевича и довёл до них новый приказ:

— В полку объявляется повышенная боевая готовность, караулы будут усилены вдвое! Любые перемещения по лагерю только в полной боевой экипировке. Наша основная задача, не пустить в Москву стрельцов, расквартированных в новой — строящейся на Азовском море крепости Таганрог! Если они всё-таки здесь появятся, то поначалу постараемся их урезонить — решить дело миром! А, если эти господари будут глухи к нашим словам и по их вине возникнет угроза жизни кого-либо из вас! Только тогда, будем стрелять на поражение! Не посрамите братцы, не дайте разгореться смуте, я верю в вас!

— Ну что дети мои! Не дадим в обиду Русь матушку?! — Поддержал Юрия полковой священник, обращаясь к солдатам. — Защита отечества святое дело! Благословляю вас дети мои! …

Неспешной чередой шли дни, вокруг всё было тихо и спокойно, даже слишком. Всем, включая и Юрия, начало казаться, что ничего плохого уже не случится и опасность миновала. Воины, несущие дежурства на постах стали расслаблять своё внимание, и только постоянные проверки устраиваемые Гавриловым, не позволяли, свести службу к пустому, формальному ритуалу. Возле лагеря крутились местные мальчишки, которые с восторгом смотрели на боевую учёбу солдат. Играли в войну и, подражая бойцам, ходили строем (правда, вместо штуцеров, брали на плечо палки). Служивые, в свою очередь тоже не остались равнодушными к ребятне — балуя их, то кусочком сахара, то бутербродом с копчёным мясом, то ещё чем ни будь. А не так давно, Юрий заметил, что некоторые солдаты, в свободное время чего-то стругали. И буквально на следующий день, некоторые пацанята, с гордостью носились с деревянными ружьями.

— Ой, пора это прекращать, пока не поздно.

Недовольно проворчал Силантий Феофанович, когда Юрий, задумавшись, наблюдал за ребятнёй.

— А это ещё почему? — Витальевич удивлённо посмотрел на Емельянова.

— Так ведь мало того что солдаты так и норовят, со своей пайки урезать, что ни будь на гостинец этим босякам. Так они ещё и несколько хороших холщовых мешков из-под сухарей у меня увели, пошили этим голодранцам из них рубахи. Вон они, бегают в них.

— Феофанович, а вы знаете, кто это сделал?

— Конечно.

— Тогда поступим так, ребятня пусть как бегала к нам, так и бегает. Наш солдат, должен видеть, кого защищает….

Увидев удивление капитана и его порыв начать возражать, Гаврилов его отдёрнул:

— Тихо Силантий Феофанович, слушайте меня. Через час, у нас построение на развод, вот на нём вы мне о пропаже и доложите. Мы, перевернём весь лагерь, но нечего не найдём. Вы поняли? На сей раз, мы никого не уличим. Но, преступление недолжно оставаться без наказания, и всему полку будет об этом объявлено. Уж кто-кто, а я знаю, как надо гонять, чтобы служба не казалась мёдом и, повторно не захотелось через такую экзекуцию проходить….

— Ну а если? …

— Ну, коль не пойдёт урок впрок. То тогда, поймаем виновных за руку, и показательно накажем, со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Я бы, прямо сейчас виновных розгами наказал. — Не унимался интендант. — Незачем мудрить.

— Вот здесь, я с тобой не согласен. — Возразил Юрий, внимательно посмотрев на местных ребят, которые копируя солдат, как могли, играли в штыковой бой. — Коллективное наказание более действенно: больше шансов, что, за нарушителями будут приглядывать и их товарищи, которые, помня о том, что было, не позволят повториться воровству. А ты со своими орлами, выкопай яму, которая будет служить гауптвахтой….

К вечеру, солдаты, еле держась на ногах, бег, когда почти постоянно приходилось держать тяжёлые штуцера над головой, вымотал всех без исключения. И поутру, Гаврилов мог уверенно сказать, что знает одного из сердобольных воришек. Заметил одного военнослужащего с подбитым глазом. А в остальном, жизнь в лагере шла без изменений, пока вскоре, в один чудесный день, на пост стоящий у дороги, не прибежали мальчишки — крича:

— Дяденьки, стрельцы идут! … Их много! … У них….

Сразу же была объявлена тревога, и солдаты побежали на позиции — занимая каждый своё место (постоянные тренировки не прошли даром). Так что, к появлению стрелецкого войска его встречали ровные шеренги солдат, готовых в любой момент ощетиниться штыками своих штуцеров. Эта картина, заставила ратников идущих на Москву остановиться. И толпа из взбунтовавшихся вояк, стала медленно перестраиваться в подобие боевого строя.

Пока происходила эта эволюция, Гаврилов, оседлав белую лошадь, выехал перед строем своих солдат. И обратился к ним, прямо из седла:

— Ну что братцы, у всех примкнуты штыки и заряжены ружья?!

Лошадь гарцевала под ним, чувствуя общее возбуждение.

— Так точно командир!

Дружно ответили шеренги его бойцов. При этом лица у солдат, были хмурые, а взгляды полны тревоги. Шутка ли, у всех, это было первое боевое крещение. Да и перед ними стоял не чужеземный враг, а свои — русские люди.