Алла Марковская - Волны. Сэнп

Обоз въехал в арку ворот, проехал под поднятой решеткой, каждый ее прут, висящий над головами всадников и над навесом питхана, был шириной с опору для посадочной платформы на планете, покрытой океаном. Деревянные ворота, окованные пластинами из железа, устояли бы при первом ударе протонной ракеты. Но стены могли выдержать и больше трех подобных ракет, если кому-нибудь взбредет в голову на гравитаторах брать этот замок с земли. За воротами — длинный коридор, у основания арки — стрелковые бойницы для лучников, в конце коридора — вторые ворота, столь же мощные. Замок строили люди, знающие толк в обороне.

За воротами оказался небольшой дворик. Дворик, если присмотреться, также хорошо простреливался из всех бойниц.

Кэрфи проснулся только тогда, когда питхан остановился. Халкэец сел, пригладил волосы, опомнился — рядом нет Айрэ, и прожогом выскочил под дождь. Оказался в небольшом каменном дворе, окруженный высокими стенами. Застыл, открыв рот. Вероятно, он не так себе представлял жилище местных жителей. Айрэ уже вертелся возле ног Огонька. Гэл соскочил со своего коня. Огонек вытирал мокрую голову и пену с губ об плечи и спину хохочущего ребенка.

Тоун приказал разгрузить питханы, пригласил Кэрфи и Айрэ в свой дом. Гэл неожиданно попросил Кэрфи присмотреть за его сыном. Кэрфи не нашел в голосе Гэла насмешек и агрессии, удивился и пообещал не спускать с Айрэ глаз.

Тоун повернулся к Гэлу:

— Поставишь коня и придешь. Я пришлю слугу за тобой, — и немного смягчил голос, — я бы приказал своим конюхам поухаживать за твоим жеребцом, но боюсь, не справятся, Леэнег до сих пор заикается.

Воин, который на своем резвом коне догнал Огонька и способствовал выпадению халкейца и Айрэ из седла, громко захохотал. Его конек, получивший копытами по ребрам, не разделял юмора хозяина, только фыркнул.

Питханы уехали в одну сторону, туда повели и лошадей слуг. А коней Тиррона и Лэнега — в другую сторону. Слуги, уводившие хозяйских коней, пригласили странного гостя идти за ними через запутанный лабиринт арок и дворов. Огонек даже не кусался. Копыта скользили по каменной кладке, голоса гулко отбивались от стен. Огонек нервничал, любой звук заставлял его приседать на задние ноги и отскакивать в сторону, а потом он и вовсе начал прижиматься к Гэлу, как будто хотел спрятаться за хозяином, калтокиец опасался, что конь раздавит его об стену. За всеми увязался большой пес, он держался возле ног Гэла, рискуя попасть под копыта рыжего коня.

— Ничего… — говорил Гэл, поглаживая мягкий нос Огонька, — привыкнешь…

Каменная конюшня на два десятка лошадей. Просторные денники, куча сена у входа, сухо… Гэл уже подумал о том, что здесь вполне можно жить и ему самому.

Огонек в свой новый временный дом влетел, норовя проскакать через всю конюшню и пробить головой дверь напротив. Гэл повис на поводе:

— Чертова нервная лошадь!

Слуга тоуна вместе с конем тоуна вжался в стену. Конюхи поспешно забежали в денники к лошадям. Огонек крутился, таская Гэла за собой. И вдруг застыл, высоко подняв голову и навострив большие уши (как старый корабль локаторы), пуская пар ноздрями, — конюхи начали смеяться. Огонек смеха не простил — рванул с места, почти налетел на конюхов, остановился перед ними в нескольких сантиметрах, фыркнул, вернулся и прижал свою голову к плечу Гэла: «Вот какой я хороший, несчастный, уставший и даже не кусаюсь — пожалей меня»…

— Хорошо ты меня здесь отрекомендовал, приятель, — ворчал Гэл, поглаживая коня по лбу. — Огонек посмотрел на него большими темными глазами, как невинный жеребенок. Но свет проникал в окошко конюшни, отразился в глазу коня красноватым отблеском. Гэл хмыкнул: — Колдовское животное, как бы нас с тобой обоих здесь на костре не сожгли. Или у них для колдунов другая казнь предназначена…

Пес Тиррона лег у входа, спокойно ожидая, когда закончиться вся кутерьма с рыжим конем и Гэл выйдет из конюшни.

Горящие факелы и свечи едва рассеивали полумрак в запутанных узких холодных коридорах старого замка. Под высокими сводчатыми потолками будто пряталась вечная тьма. Очертания рисунка на выцветших заплесневелых гобеленах были едва различимы. Тускло поблескивали старые доспехи в нишах, и совсем как живым было лицо на потемневшем портрете у предка нынешнего хозяина. Те же недоверчивые глаза, тот же хищный нос, скулы и борода, такой же высокий лоб.

Слуга толкнул большую дверь, украшенную порыжевшей от ржавчины ковкой, и отступил в сторону. За дверью большой зал, с каминами. В зале тепло, сухо, сотни свечей горят на кованых кругах, закрепленных цепями под потолком, потолок почернел от копоти, как картины и гобелены на стенах.

Посреди зала тяжелый стол, устланный белой вышитой скатертью, на столе деревянное блюдо с кусками мяса, в мясо воткнуты ножи, на скатерти лежит хлеб, наломанный кусками, разноцветные овощи в корзинах, три блестящих кувшина да несколько кубков. На каменном полу постелены шкуры сэнпийских зверей, воздух наполнен запахом сапог, сушившихся у камина, запахом грязных ног, едва-едва различимым на фоне манящего запаха жареного мяса.

Айрэ сидел рядом с большим хозяйским креслом на ворохе пепельных пушистых шкур, грыз мясо. Замурзанная мордаха и полное удовлетворение такой жизнью. Но увидев отца, неугомонный ребенок вскочил на ноги с криком:

— Папа! — подбежал к Гэлу, начал кружить, как молодой хищник вокруг своей первой условной жертвы (такими условными жертвами юных охотников, как правило, являются их же родители). Но через две-три секунды ребенка заинтересовал большой пес, и малыш вцепился в мохнатые уши новой жертвы.

По правую руку от хозяина замка восседал в кресле Кэрфи, ноги укутал в одну из шкур, в руке блестящая гравированная чаша, наполненная, судя по запаху, фруктовым вином. Халкеец, улыбаясь добродушной пьяной улыбкой, по-хозяйски пригласил Гэла присоединиться к ужину.

Гэл ухмыльнулся. Тиррон неожиданно поднялся:

— Заходи, не стой под дверью, как раб. — Гэл перестал ухмыляться, сравнение с рабом, особенно на фоне последних событий… Тиррон заметил гнев в глазах гостя, насторожился. Он и без того нервничал, общаясь с предполагаемым оборотнем, но пока предпочитал оставаться гостеприимным хозяином: — Сядь, поешь… не ерничай… Выпей. Прости, если обидел… Ты такой же злой, как твой конь.

Слова тоуна сыпались на Гэла как осколки холодного льда, но он молча сел за стол, как подобает учтивому гостю. Опьяневший Кэрфи кивал головой и поддакивал хозяину замка. Тиррон сел напротив Гэла, откинулся на высокую спинку резного кресла, распорядился:

— Кэрфи, налей другу биара.

Гэл уже не напоминал халкейцу легкомысленную фразу, брошенную в холодной заснеженной долине на краю их путешествия: «Я тебе не друг…».