Алла Марковская - Волны. Сэнп

А Халкеец как будто забыл сказанное тогда, встал, пошатнулся, приковылял к столу, облокотился, схватился за блестящий кувшин — не разлил.

Тоун наблюдал за гостями, пытался понять, что их, таких разных, держит вместе. Кэрфи — добрый, простодушный детина, богатырь, не знающий свою силу, на добро отвечающий добром. И его темный спутник — скрытный, замкнутый, опасный, на вопросы отвечающий коротко, а на добро — недоверчиво, и страшно такому руку протянуть… А с ними ребенок — милый, непосредственный, смеющийся, беспечный, защищенный.

Айрэ сел сверху на лежащую собаку и зарылся руками в густую шерсть. Пес поднял голову, посмотрел на Гэла в поисках сочувствия, Гэл ему посочувствовал, сделал глоток и посмотрел в чашу, оттуда, как из глубокого колодца, на него смотрели темные, синие глаза загнанного зверя — и вправду нужно напиться… Кэрфи наполнил свою чашу и вернулся в кресло. Вино было терпким, густым, сладким и пьянящим. Вино — биар — из сладких фруктов, и как только эти фрукты успевали здесь набраться нектара, с таким климатом?

Большая дверь приоткрылась и в зал скользнула легкая тень, как будто сотканная из тумана. Гэл мог бы сложить о ней песню: глаза серые, как дождь, лицо нежнее утреннего света, волосы — струящиеся весенние ручьи, тело гибкое и стройное, как молодое дерево. Платье, вышитое золотыми нитями, волнами струится, рукава, как сложенные крылья. Он запутался, не находя рифмы, удивленный — девушка была не сэнпийкой, девушка была… Вот почему Тиррон так смело пригласил оборотня в замок.

Кэрфи встал, приветствуя незнакомку. Не сводил с нее взгляда, покраснел до коней волос.

А девушка подошла к тоуну, как будто не замечая гостей. Тиррон встал, обнял ее, погладил по белой голове, она поцеловала его в бородатую щеку, и улыбнулась.

Хозяин замка с гордостью сказал:

— Вот, племянница моя — Нэллэи.

Айрэ сполз с пса, видел — это не его мать, но волосы девушки были такие же, как у Лэноры, малыш тихо заплакал. Гэл опустился рядом с сыном на колени, взял на руки. Пес едва слышно заскулил и лизнул руку ребенка.

Нэллэи увидела слезы ребенка, утратила вид ледяной богини, растерянно посмотрела на странных гостей. Тиррон поспешил представить незнакомцев девушке:

— А это наши гости, милая. Этого желтоголового зовут Кэрфи, а этого, — тоун хмыкнул, с усмешкой посмотрел на Гэла, — а как тебя назвать?

Об Айрэ заботились все служанки и кухарки замка под неусыпным надзором старой няни, а большой хозяйский пес Гар ходил за ребенком тенью.

Кэрфи быстро привык, что одежда снова всегда сухая, и постель теплая, и еда сытная. Он неожиданно заскучал в маленьком мирке старого замка. Часами смотрел в окно на серый дождь, напоминавший непреодолимый подпространственный туман. И белая фея Нэллэи была так холодна. И бродил халкэец по замку, как неприкаянный, не зная, чем себя занять. Искал Гэла на конюшне — тот был в кузнице, приходил в кузницу — несносный нодиец сбегал на кухню, искал на кухне — Гэл тренировался на смотровой площадке. Со смотровой площадки Кэрфи уже видел нодийца, скачущего на Огоньке вдоль дороги вокруг замка. Поймать Гэла Кэрфи мог только в библиотеке замка — каждый раз удивляясь, откуда нодиец знает значение странных сэнпийских закорючек.

Кэрфи хотел поговорить с кем-нибудь о своих чувствах к Нэллэи, посоветоваться, рассказать о том, как она прекрасна и изысканна, о том, как у него замирает сердце при встрече с ней, о том, как она равнодушна, хотя во время ужина иногда кокетливо смеется. Знает ли она, как Кэрфи влюблен? Но с Гэлом об этом говорить не решался, сидел в кресле, молчал, вздыхал и рассматривал рисунки в рукописных книгах.

Огонек нервно забил копытами на гулком подъемном мосту замка. Стражники снова поспорили о том, поскользнется ли рыжий конь на мокрых досках, или попросту сбросит всадника, начнет носиться бешеным галопом по деревне, распугивая теток и кур. Так было уже дважды за десять дней. Но не сегодня.

Гэл едва сдерживал коня, поочередно одергивал поводья. Знал — если позволит коню перейти в галоп на мосту, непременно будет сброшен. Первый раз они едва не свалились в ров вдвоем, второй раз Гэл полетел туда сам. Без Айрэ ездить на Огоньке было сплошным экстримом.

Огонек едва прошел мост, сорвался-таки в галоп. Остановить коня теперь невозможно, нужно просто поудобней устроиться на новом седле (подаренном Тоуном) и ждать, когда Рыжий устанет. Зачем выгоняет из сухого замка себя и коня, сам Гэл не знал, просто… конь должен бегать… а Гэл не мог целый день сидеть в каменных стенах. Вырывался на волю, как пленная птица из клетки, и возвращался к сыну, мокрый, уставший, счастливый… без мыслей…

Нэллэи сидела на резной скамейке у стрельчатого окна с небольшим пергаментом в руке. Дочитала письмо, на глазах слезы, сердце рвется от счастья из груди. Она вскочила, закружилась по комнате, обняла служанку, не зная, как выразить радость разделенной любви. Села на широкий деревянный подоконник, обхватив коленки руками. Тиннэ принесла подушку и мягкую шкуру:

— Госпожа, холодно и сыро, дайте я вас укрою.

Нэллэи посмотрела в окно, увидела, как по дороге, прочь от замка, мчался рыжий конь, а на его спине, согнувшись и привстав в стременах, черный всадник. Засмеялась:

— Тиннэ, он снова носится вокруг замка, сломает он себе шею на этом коне…

— Противный он, — фыркнула Тиннэ, провожая всадника злым взглядом.

— Почему? — Нэллэи с любопытством посмотрела на девушку.

— Я ему намекала, намекала, — ворчала рыжая Тиннэ, — а он только шутит — дурак дураком. Светленький куда приятнее.

— А ты и Кэрфи намекала? — звонко засмеялась Нэллэи.

— Нет… — вздохнула девушка, застенчиво опустив глаза. — Светленький вас, госпожа, взглядом пожирает, это всем видно. Увидит вас и краснеет.

Нэллэи смеялась:

— А ты попробуй, отвлеки его. Мне он все равно не нужен. Я Литто люблю, — тоуна поцеловала край пергамента, с любовным посланием от юного воспитанника тоуна Фэрраса — хозяина соседнего замка.

Гэл, утомив коня, возвращался в замок. Огонек плелся шагом по каменной дороге мимо глинобитных, потемневших от влаги крестьянских домов. На дороге, опираясь на клюку, стояла сгорбленная старуха с морщинистым лицом, в накидке из грубого полотна.

Огонек остановился, вскинул голову, пронзительно заржал и попятился, прижимая ужи. Гэл почувствовал знакомый запах зверя. Огонек поднялся на дыбы. Старуха погрозила клюкой и закричала:

— Уходи отсюда! Это его земля! Его охотничьи угодья! Тебе здесь не место! Не уйдешь, он тебя прогонит!

Гэл хотел было соскочить с коня и поймать вредную бабку, но, прокаркав свое сообщение, она быстро начала ухрамывать прочь. А Огонька калтокиец бросать не рискнул, лови его потом в лесу на потеху ворлока.