Василий Ансимов - Кинхаунт

А зря.

Через полчаса, когда они принесли мне миску еще дымящихся вареных гусениц, я очень пожалел об этом. Но отступать было некуда - меня сверлили четыре насмешливо испытующих глаза. Невозмутимо, как и подобает королю, я принялся закидывать за обе щеки гусениц, с хрустом перемалывая головные панцири и удивляясь, насколько горькими могут быть внутренности насекомых.

Зальгирис и Зуулаа болезненно поморщились и склонились с видом глубочайшего уважения.

- Повелитель, - промямлила Зальгирис, - твои рабыни не стоят того, чтобы ты показывал им свою доблесть таким жестоким способом.

- Не понял? - переспросил я.

- Ваша голова пуста и вы видите суть вещей, и можете делать горькое сладким, мы поняли это. Позвольте все же очистить этих гусениц.

С этими словами девочки принялись ловко потрошить гусениц, отрывая головы и выбрасывая их вместе с кишками прямо в окно.

Подавив приступ тошноты, я продолжил есть уже очищенное лакомство. По вкусу это было похоже, оказывается, на креветок.

А мои стражницы сидели передо мной на корточках, смотрели собачьими глазами, как я ем, и тихо напевали:

- О-о-о, Мааргкх Даэ-э-э-лвисс, его голова пуста-а-а-а... Он ест гусениц целиком, потому что может делать горькое сла-а-а-адки-и-им.... О-о-о, повелитель, сделай мою жизнь сладкоо-о-ой, как этот ме-о-о-о-д...

Наевшись, я загрустил. Где там сейчас Крез и Мэя? Еще чего доброго, влюбятся друг в друга без меня....

- Мне нужен Уаланпачуа, - сказал я им.

Они тут же перестали петь, и их глаза заблестели.

- О, Уаланпачуа великий воин, - сказала Зальгирис.

- Он может задушить караййю на лету, - кивнула Зуулаа.

- Он метает копье дальше всех, - мечтательно закатила глаза Зальгирис.

- И в кулачном бою ему нет равных.

- За это его ненавидят жрецы.

- Эти слабые старики, они боятся Уаланпачуа, потому что его бедра сильны.

- Хватит! - рявкнул я. - Мне нужно с ним поговорить. Проклятые старики водят меня за нос. Что-то здесь не то.

Стражницы опасливо поежились и переглянулись.

- Великий, Уаланпачуа вернется вечером. Мы сразу же отведем его к тебе.

Утро разбудило меня нежным пением птиц, шумом листвы на сильном ветру и адской перебранкой в дверях - Зальгирис и Зуулаа не пускали ко мне Уурвада и утреннего раба еды. Я крикнул Уурваду, что чуть позже зайду к нему сам.

Возмущенная Зальгирис вошла. В руке она держала маленький горшочек. Не прерывая повествования, она залезала в него пальцем, доставала нечто коричневое и размазывала по телу.

- Это змеиный жир с травами предков, - пояснила она в ответ на мой удивленынй взгляд. - В моем народе принято так делать. Кожа становится нежной и гибкой.

- Вот почему твоя кожа такая упругая и блестящая, - понимающе кивнул я и невольно потянулся к ней пальцем, чтобы еще раз убедиться в истинности своих слов.

Она с готовностью замерла. Я спохватился и убрал палец, мне стало неловко. Тогда она обиженно выпятила губу. Я вздохнул и довершил то, что начал.

Остаток дня я скоротал, разбирая и собирая Кулай и отрабатывая мечом фехтовальные приемы. Если бы через окно в зал не ворвался небольшой паук, я бы умер от скуки. А так я чуть не умер от страха. Две пули в упор не остановили паука, потому что пролетели мимо. Мебели досталось гораздо больше. Он метался по залу, видимо испуганный больше, чем я. На выстрелы вбежали стражницы. Я тут же сделал вид, что просто развлекаюсь. Зальгирис ловко ткнула паука копьем и выкинула обратно в окно, я надменно кивнул им на дверь, и только когда увидел их спины, облегченно перевел дыхание.

Тревожные мысли снова овладели мной.

Что-то здесь не клеилось. Король вернулся, тот самый король, о котором говорили пророчества. Конечно, не более чем удивительное совпадение, что мне досталось это ожерелье, и в это же время в Амбросии меня ждет сомнительное по своей полезности, но почти бесспорное по регламенту право на корону.

Но почему теперь эти аборигены не проявляют ко мне никакого внимания?

Показалась Зальгирис.

- Ваше сияние мудрости, его мудрость великий травун и лечун просит разрешения войти.

Ах да, вчера я в ярости выгнал его, будучи пьян, и приказал не входить без разрешения.

Я кивнул, и Уурвад вошел и жестом приказал Зальгирис выйти.

- О ваше сияние мудрости, - снова елейно начал он, - ваши жены истомились без ласки своего повелителя. Если вы устали, позвольте укрепить вас чудесными травами Киннаухаунта.

- Опять ты подкладываешь под меня женщин, о травун-лечун? - подозрительно осведомился я. - Хотя обещал дать мне отдых. А как же великие дела? Разве их ненадо решать? Разве не надо карать врагов, строить мосты и расчищать пастбища?

Уурвад склонил голову еще ниже, но мне померещилась зловещая усмешка.

- О повелитель, земля и грязь недостойны касаться божественного тела вашей мудрости. Всю эту грязную работу сделают ваши слуги и рабы. Вам же самими небесами уготована вечная радость и наслаждение.

Я задал ему еще несколько вопросов, но он отвечал в том же духе.

Я отпустил его наконец, всерьез задумавшись о том, чтобы предать его лютой смерти.

За окном опускалось солнце, орали птицы. Я думал, и мне было грустно и одиноко.

Мне так не хватало Креза. Насчет Мэи, наверное, пока не стоило торопиться.

Уаланпачуа пришел вечером, и мне пришлось прогнать стражниц, чтобы не видеть, как они пожирают его глазами. Впрочем, он был достоин этого - высокий, с гордым видом и легкой походкой. Каждое движение его источало достоинство и силу. Только одно мне не нравилось - что он так высокомерно смотрел на меня.

- Почему до сих пор жив Тот-достойный? - сходу спросил он, сверля меня насмешливым взглядом.

Мне был неприятен такой наглый тон, и я осадил его царским прищуром. Впрочем, Уланпачуа не осадился.

- Я король, и в моих руках жизнь и смерть моих подданных, - напомнил я дерзкому. - Еще моя голова пуста, и в нее свободно входят глаголы вечности.

Уланпачуа кивнул, дескать, слышали эти песни. Похоже, он был единственым из окружавших меня, кто не считал похвалой эпитет "его голова пуста".

- И чего он вам всем дался? - спросил я с досадой. - Несчастный старик, пусть спокойно доживет свой век.

- Пока он жив, старое царство живо. - Уланпачуа посерьезнел. - Новое не входит в нашу жизнь, стоит у ворот и ждет.

- Что такое старое царство?

Уланпачуа неохотно скривился.

- Что такое царство, о Даэлвис? - Он даже не звал меня королем или сиянием мудрости, и его голос звучал весьма издевательски. - Царство - это люди, трава, земля, вода.

Он сделал рукой широкий жест, словно обнимал мир вокруг.

- Царство - это старые люди и новые люди. Старые люди - это жрецы. Что тут непонятного?

Я хотел продолжить вопросы, но по его виду было понятно, что ему неохота отвечать на них. Поэтому я перешел к делу.