Пол Андерсон - Время огня

Он глотнул пива.

— Ну, хорошо, — вызывающе продолжал он, — я переселился в большую квартиру и прихватил ее с собой. Понятия несовершеннолетних тогда не существовало. Не думайте о наших школьницах: я ни к одной из них и не притронусь. А Мег была женщиной, молодой, но женщиной. Мы прожили вместе четыре года ее жизни.

Конечно, мне нужно было только платить заранее за квартиру и время от времени возвращаться из двадцатого столетия. Не очень часто. Я тогда служил во Франции. Конечно, я мог уходить, когда вздумается, и возвращаться так, что о самовольной отлучке и речи не было бы. Но путешествие в Англию стоит денег, к тому же существуют все остальные столетия… Тем не менее я думаю, что Мег была мне верна. Видели бы вы, как она отшивала своих родственников, которые считали, что могут поживиться за мой счет! Я сказал ей, что нахожусь на голландской дипломатической службе…

О, давайте опустим подробности. Я ухожу в сторону от темы. В конце концов в нее влюбился приличный молодой ремесленник. Я дал им свадебные подарки и свое благословение. И проверил в будущем, время от времени заглядывая в следующее десятилетие, чтобы убедиться, что все в порядке. Как и следовало ожидать.

Он вздохнул.

— Чтобы перейти к сути, скажу вам, док, что она родила ему с полдюжины детей, начиная со следующего года после замужества. Но от меня она не могла забеременеть. И я решил, что ни одна женщина не сможет подарить мне ребенка…

Джек даже прошел тест на дееспособность, который показал, что у него все в норме.

И он, и я были смущены его откровенностью.

— Может быть, — медленно заговорил я, — ты мутант? Мутант до такой степени, что слишком сильно отличаешься от обычного человека?

— Да. Я думаю, что мои гены совсем иные.

— Но если есть женщина, путешествующая во времени…

— Верно, Док.

Некоторое время он сидел молча, на ярком солнечном свете, потом сказал:

— Само по себе это не важно. А важно — возможно, это самое важное на Земле дело, — найти других путешественников во времени и попытаться предотвратить ужасы будущего. Я не могу поверить в бессмысленную случайность!

— И как ты собираешься это организовать?

Взгляд его стал холодным.

— Начну с того, что разбогатею.

Я мало знаю, чем он занимался в последующие годы.

Иногда он меня навещал — скорее, думаю, чтобы поддержать нашу дружбу, чем рассказывать мне о себе. Совершенно очевидно, что общество Кейт было ему не менее интересно, чем мое. Относительно его карьеры у меня были лишь косвенные свидетельства. Когда его не было, он все чаще и чаще казался мне плодом воображения, настолько чужд он был нашей повседневной, все более и более убыстрящейся жизни маленького городка, взрослению сыновей, появлению невесток и внуков. Но потом он возвращался, словно вынырнув из ночи, и меня снова очаровывал этот одинокий одержимый человек.

Не хочу сказать, что он был фанатиком. В сущности его взгляд на мир становился все шире, и он все лучше овладевал умением наслаждаться миром. Интеллект его стал необычайно глубок и широк, хотя очевидно, больше всего его интересовали история и антропология. К тому же судьба сделала ему подарок: он обладал способностью к языкам. (Мы с ним часто рассуждали о том, как неспособность овладеть языками препятствует путешественникам во времени). Смесь сардонического юмора и традиционной вежливости Среднего Запада делали его общество приятным. Он стал гурманом, но в то же время сохранил способность не жаловаться, питаясь вяленой рыбой и сухарями. У него была яхта в Бостоне, и он на ней отвез нас в Вест-Индию, чтобы отметить мой уход на пенсию. Хотя юношеская привычка к молчаливости и скрытности у него сохранилась, я знал, как глубоко чувствует он красоту — и природную, и созданную человеком; что касается последней, то особенно он любил барокко, классическую и китайскую музыку, красивые корабли и оружие, а также античную архитектуру. (Боже, если Ты существуешь, от всего сердца благодарю Тебя за то, что Ты дал мне возможность увидеть на фотоснимках Джека Хейвига неразрушенный Акрополь).

Я был единственным, кто делил с ним его тайну, но не единственным его другом. Теоретически он мог бы познакомиться с любым из великих: Моисеем, Периклом, Шекспиром, Линкольном, Эйнштейном. Но на практике возникали слишком серьезные препятствия. Помимо языка, обычаев, законов, известных людей ограждала их занятость и подозрительность. К тому же их постоянно охраняли. Нет, Хейвиг — в разговорах с ним я зову его Джеком, но сейчас мне кажется более естественным звать его по фамилии, — Хейвиг рассказывал мне о простых людях, как его прелестная маленькая Мег (триста лет назад уже ставшая прахом), горец, служивший проводником Льюису и Кларку (Американские путешественники и исследователи начала девятнадцатого века. — Прим. перев.), или старый усатый богохульник, солдат армии Наполеона.

(— История не стремится быть хорошей, совсем нет, док. Мы так считаем, потому что она произвела нас самих. Однако подумайте. Отбросьте романтические легенды и возьмите факты. Средний француз в 1800 году был не более угнетен, чем средний англичанин. Французская империя могла объединить Европу и освободить ее изнутри, и тогда не было бы первой мировой войны, в которой западная цивилизация перерезала себе глотку. Вы ведь знаете, что именно это тогда произошло. Мы все еще теряем кровь и скоро умрем от этого).

Обычно он предпринимал путешествия во времени для развлечения, пока не приобрел нужную технику и не разработал план поиска других мутантов.

— Честно говоря, — улыбался он, — мне все больше и больше нравятся низкопробные развлечения.

— Париж Тулуз-Лотрека? — спросил я наобум. Он уже говорил мне, что более раннее декадентство переоценивается; во всяком случае, оно представлено выходцами из высших классов, которые не одобряют чужаков.

— Ну, там я еще не побывал, — признался он. — Неплохая мысль. С другой стороны, Сторивилл в расцвете (Район Нового Орлеана, известный своими публичными домами в период перед первой мировой войной. Известен также как место рождения джаза. — Прим. перев.)… — Проститутки его не интересовали: он уже хорошо знал людей и понимал, что их на это толкает. Но он любил джаз и общество людей, которые для него были реальнее собственного поколения, не говоря уже о людях 1970 года.

Тем временем он создавал себе состояние. Вы, вероятно, думаете, что это легко. Достаточно взять справочник цен акций — лучший год для этого, очевидно, 1929, — и можно отправляться в плавание по волнам Уолл-Стрита.

На самом деле все не так. Например, откуда ему было взять деньги?

Он мог на деньги, полученные на службе, покупать золото и серебро и обменивать на монеты в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Получив небольшой начальный капитал, мог начать торговать. Мог переносить в будущее марки и монеты и продавать коллекционерам; мог отправиться в прошлое с алюминиевыми сосудами, которые ценились бы выше золота до появления процесса Холла (Чарльз Холл, американский изобретатель второй половины 19 века, создавший основы промышленного производства алюминия. — Прим. перев.). Но все эти и другие подобные сделки были по необходимости мизерными и из-за того, что Хейвиг не мог брать с собой большие тяжести, и потому, что не решался привлекать к себе внимания.