Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

Он чуть повернул голову, стал смотреть на ее розовое, просвечивающее ухо. Опять этот запах… Так пахла горсть земляники в детстве, когда мать приносила ее в пластмассовом стаканчике из парников Большого Комплекса, обслуживающего Иерархов.

— Мария! — позвал он, задыхаясь от нежности. — Мария-а-а!

Она повернула голову, зубы ее ослепительно блеснули.

Он протянул руку, дотронулся до ее щеки, нежно провел по ней, едва касаясь, спустился рукой ниже, минуя шею, забрался кончиками пальцев за воротник платья, там было тепло, и он счастливо засмеялся.

— Глупый! Какой ты глупый! А еще работаешь в таком… таком ведомстве! Ты офицер?

Он кивнул, жадно разглядывая ее лицо. Ему не верилось, что эта женщина, такая красивая и УДИВИТЕЛЬНАЯ, была с ним! Ее целовал и ласкал он этой ночью под завывание ветра в стволах деревьев, в избушке, пропахшей смолой и древностью, пронизанной призрачным лунным светом… Ей говорил он те слова, что давным-давно таились, ворочались в душе его, слова, которые он никому еще не говорил.

— Есть хочешь?

Он отрицательно помотал головой. Мария встала и принялась бродить по избушке, трогала зачем-то старые, прокопченные стены, доски стола, угол печи, сложенной из красных кирпичей… Вчера на ночь они топили печь, жарили тушки убитых Стасом странных животных с длинными ушами, покрытых серой короткой шерсткой, Мария сказала, что она видела таких в книжке, они назывались «крольки». Название было смешным и ласковым. Эти «крольки» оказались вкусными. Только соли не было, и без белкового мугу было скучно есть. Но ничего. У него был неясный пока план, но кое-какие детали уже зрели в голове.

— Мы уйдем за границу, Мария, — тихо сказал он.

Мария вздрогнула, отдернула руку от печи, резко повернулась. Стас сразу же сел, он подумал, ей плохо, так изменилось ее лицо.

— Тебе нехорошо? — спросил он осторожно.

— Нет.

Мария внимательно вглядывалась в него, о чем-то думала, сосредоточенно покусывала зубами кончик указательного пальца.

— Что мы там будем делать?

— Жить. Говорят, там еще водятся птицы, Мария.

— Они поют на чужом языке.

Она хотела продолжить, но махнула резко рукой и вышла, чуть не ударившись о низкую притолоку.

Он посмотрел сквозь распахнутый квадрат двери наружу, туда, где были видны стволы деревьев и чахлые кусты, куда ушла Мария.

А она, присев на корточки, рассматривала в маленьком лесном ручье каких-то крохотных рыб. Они то собирались стайкой, то, словно испугавшись чего-то, бросались стремительно врассыпную. Мария даже не оглянулась на звук его шагов, продолжая пристально следить за рыбами. И только когда на ее плечо легла его тяжелая рука, она заговорила.

— Понимаешь, мы сами, сами убили это все вокруг. Люди отреклись от земли, разучились разводить огонь и сажать деревья. Первый раз в жизни я топила печь! Я не знала, как это делается. РУКИ САМИ ВСПОМНИЛИ, ты понимаешь? В каждом из нас живет Старое. Оно есть — мы. И только отталкиваясь от него, можно создать что-то новое. Мы убили эту землю. Мы так долго унижали и отрекались от Старого, что Новое не пришло! Я родилась среди этого мрачного мира, он мой, ты только не перебивай меня. Если бы ты знал, как я хотела уехать до своей смерти! Я каждую ночь представляла свой отъезд! И что я скажу, когда самолет будет пролетать над всем этим. Я теперь другая, Стас! Один из тех, что охраняли меня, сказал мерзкое слово. Про меня сказал, Стас! Он не унизил меня. Человек должен иметь хоть какое-то достояние! Моя душа была мертва, и единственным моим достоянием было тело! У меня больше ничего не было. Разве можно унизить женщину за то, что у нее ничего нет, кроме ее тела, красоты и любви. Она умеет любить, вот и все. Появился ты… Ты со мной. Но нам нельзя уходить от всего этого.

— Они найдут нас, Мария.

— Я не верю, чтобы на этой земле никого не осталось, кто бы не сажал деревья и не вскапывал огороды! Они есть, Стас! Мы пойдем к тем, кто остался! Надо только поискать! Мы будем идти долго-долго, ночами, нас никто не увидит.

— Они заберут тебя, Мария! А я буду расстрелян как изменник.

— Ты большой и сильный! Умеешь драться. А если… Если они найдут нас и не будет выхода, мы умрем! МЕРТВЫЕ СРАМУ НЕ ИМУТ.

Она зачерпнула горсть воды и плеснула себе в лицо.

И он смотрел, как скатываются капли по ее розовой, просвечивающей коже, как влажно блестят губы, окаймляя белый ряд ровных зубов. И великая нежность переполняла сердце его.

Все было позади. Та нелепая и странная жизнь, в которой он так много не успел. Не успел увидеть смоляные, подтекающие янтарем бревна древней избушки, старую печь с обвалившимся углом и подслеповатое окошко без стекла с остатками паутины, стволы редких живых деревьев среди искривленных мертвых останков деревьев высохших, убитых… Не успел увидеть туманный рассвет над лесом и чахлыми кустами лесных прогалин, резвый ручей со стайками полупрозрачных неведомых рыб, чьи выпуклые глаза отражают блики света на поверхности воды. Он много чего не успел. Его учили убивать и останавливать убегающего, пользоваться всеми видами оружия и владеть собой в экстремальных ситуациях. Прыгать с парашютом и бесшумно снимать часового. Он был матерый «волкодав» в той жизни, что так стремительно и навсегда убежала от него.

И он знал, что умрет, если они настигнут их. Он умрет, но она будет жить.

— МЕРТВЫЕ СРАМУ НЕ ИМУТ.

— Что-нибудь не так, миленький? — она подняла мокрое лицо.

— Так, Мария, так. Просто я хочу, чтобы ты спела мне еще раз ту песню. Ну, что пела ночью! Тебе не трудно?!

Она засмеялась, откинув назад голову, и капли воды из лесного ручья катились по ее шее, исчезали за воротником.

И она запела ему эту песню. Старую, как мир, колыбельную, что когда-то пела ей мать. Так давно, что и подумать страшно. Наверное, эта песня была из тех времен, КОГДА МИР БЫЛ ЮН, ПО НЕМУ ЛЕТАЛИ СИНИЕ СТРЕКОЗЫ, — ПЕЛИ НЕВЕДОМЫЕ ПТИЦЫ, А ПО РОСНЫМ ЛУГАМ, ОТФЫРКИВАЯСЬ И ПРИМИНАЯ КОПЫТАМИ ДУХМЯНЫЕ ТРАВЫ, ХОДИЛИ САМЫЕ УДИВИТЕЛЬНЫЕ НА СВЕТЕ ЖИВОТНЫЕ — ЛОШАДИ.

Президент вышел из лифта, остановился.

— Где они?

Новый Исполнитель чуть склонил голову, придвинулся на шаг.

— Камера № 3 — американец, камера № 4 — Исполнитель.

Президент быстро оглядел его. Когда-то этот щеголеватый, собранный офицер был его личным телохранителем. На первый взгляд, в нем за эти годы ничего не изменилось — то же волевое, непроницаемое лицо, чуть вздернутый нос, подбородок с ямочкой, волосы с проседью, «соль с перцем», крупная фигура. Роста они были одинакового.

— Ты не изменился, Атис Кагайнис. Годы прошли мимо, а?

Исполнитель № 2 едва заметно усмехнулся. Этот вызов в ЦЕНТР, назначение не были для него неожиданностью. Он знал все эти годы, что придет время и Президент вспомнит о нем. И вовсе не потому, что Атис Арнольдович Кагайнис дважды спасал ему жизнь. А потому, что он, как никто другой, умел претворять в жизнь идеи и скоропалительные реформы Президента. Он все эти годы был Представителем Президентского Надзора Региона Дальнего Востока. Хоть раз он обеспокоил ЦЕНТР телеграммой о помощи в грядущих беспорядках? Ни одной забастовки за последние пять лет, ни одного крупного теракта. Загнанное в угол «Движение» не показывало носа на улицах Городов. Он знал, что понадобится ему.