Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

… Они углубились в серые сумраки умирающего леса.

Дикая собака выскочила из-под приземистого куста, заскакала на трех лапах, поджимая четвертую под брюхо, завизжала тоскливо и тонко. Они долго провожали взглядами ее мелькающую между уродливых стволов визгливую тень.

Ветер приносил запах болот. И не было в этом охваченном гниением и распадом мире живых и радостных звуков. Редкие, введенные в заблуждение теплыми зимами, муравьи, огромные, мохнатые, рыжие, ползали в одиночку по своим невидимым тропам, раскапывали норки гусениц-слизук, вытягивали за хвост их морщинистые трубочки, тащили вяло извивающиеся живые «консервы» в свои высокие муравейники.

Выстрел грохнул неожиданно громко.

Штурман ткнулся в мох лицом, взбрыкнул ногами, затих.

Пилот замер, некоторое время стоял, не оглядываясь. Потом медленно развернулся, «мертвыми» глазами смотрел на Кагайниса. Тот передернул затвор пистолета, сунул его за пояс, улыбнулся.

— Зачем он нам?

Пилот перевел взгляд на тело штурмана, долго смотрел.

— Развяжи мешок.

Пилот перешагнул через тело штурмана, нагнулся, стал развязывать мешок трясущимися руками, искоса поглядывая на стоявшего у дерева Кагайниса.

— Развязал.

— Достань магазины для автомата.

— Достал.

Пилот держал в руках тяжелый подсумок с шестью магазинами для автомата, не сводил глаз с этого… Он панически боялся Кагайниса. Еще там, на вертолетной площадке Дворца, он обратил внимание, КАК СМОТРИТ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК НА ПОДНИМАЮЩИХСЯ В ВЕРТОЛЕТЫ ИЕРАРХОВ.

На каждого в отдельности, словно ПРОЩАЯСЬ. У этого человека был ПОХОРОННЫЙ ВЗГЛЯД. И как легко он убил Старуху и Информатора… Что плохого она им сделала? Все-таки жена Президента. Понятно, у Президента есть эта черноволосая колдунья. Но Старуху можно было просто оставить во Дворце, кто бы ее тронул? Все знают о ней как о благотворительнице и защитнице слабых, униженных, неимущих. Вот так взял и «тра-та-та-та!» И легли, и Начальник Охраны с ними… Ну, тот зверь. А теперь вот штурман!

Они углубились в лес.

— Смотри, Стас, — прошептала она, и порыв легкого ветра унес ее шепот куда-то далеко-далеко. Закат красил ее рыжие волосы в фиолетовые тона, и получался изумительный оттенок — что-то теплое, воздушное и неповторимое. — Их здесь много…

Перед ними было древнее заброшенное кладбище.

Ржавые, рассыпающиеся при прикосновении прутья оград, истлевшие кресты и поваленные, обросшие мхом и лишайником надгробия. Гулкая тишина стояла здесь, ничем не нарушаемая тишина вечного покоя.

Она пошла едва угадываемой тропой вдоль бугорков просевших, забытых потомками могил, легко касаясь рукой то столбика бывшей ограды, то изъеденного временами и ржавчиной креста, то вывернутого из земли основания поверженного памятника. Кое-где еще сохранились имена и даты, хоть и с трудом, но можно было прочитать.

— «Анна Громова, 1947–2000-й год… Громов Алик — 11 лет». Стас, куда забирают детей?

Он вздрогнул на странный, жутковатый вопрос, осторожно перевел дыхание. Он не любил кладбищ. Не потому, что боялся смерти. Жизнь скоротечна, финал неизбежен, но… Еще в юности страх смерти довольно долго изводил его. Просыпался среди ночи, задыхаясь, придерживая рукой готовое вылететь из груди сердце, обливаясь потом. Врачи говорят, такое состояние в юности естественно для переходного возраста. Но он никак не мог забыть, как однажды сиганул со второго этажа интерната, доведенный до отчаяния и паники кошмаром приближающегося конца.

Мария вслух читала имена, даты, надгробные надписи, шла вдоль нескончаемых рядов, сворачивала, пробиралась между нагромождениями из обломков оград, памятников, крестов, высохших стволов деревьев.

— Стас!

Ее крик буквально заставил подпрыгнуть его. Одним прыжком он оказался рядом, схватил протянутую руку, вглядываясь в ее лицо!

— Смотри!

— «Мария Долина — 1989–2014 гг.», — прочитал он тихо, внутренне ужасаясь, на лице его ничего не отразилось. — Ну и что?

— Так не бывает…

Мария с надеждой взглянула ему в глаза.

— Ей было двадцать пять, как и мне, Стас.

— Пойдем отсюда! — Он чуть повысил голос, напряг все силы, чтобы не сорваться. Ему хотелось схватить ее на руки и бежать, бежать отсюда!

— Подожди.

Мария присела на корточки, провела ладонью по полустертой, когда-то крытой позолотой надписи. Чтобы услышать ее, ему пришлось тоже присесть рядом, испытывая странное чувство сопричастности какой-то тайне. Руки ее бережно оглаживали выщербленные грани когда-то белоснежной, а теперь грязно-серой известняковой плиты.

— Дай нож.

Он пристально посмотрел на нее, но вытащил из-за пояса свой десантный нож, не без колебаний протянул ей. Мария потрогала сверкающее лезвие, улыбнулась.

— Знаешь, как древние выпрашивали у Богов милости?

Он покачал головой, следил напряженно за каждым ее движением, ожидая всего чего угодно… Слишком лихорадочно блестели ее прекрасные глаза, губы сводила судорога, так что кривился рот на сторону — жалко и печально.

— Они делали жертвоприношение. У нас нечего принести в жертву, кроме самих себя… — Она повернулась к нему, поймала его взгляд и тихо рассмеялась. — Глупый, ты решил, что я сошла с ума? Я еще так никогда не хотела жить, как сейчас. Мы прольем кровь, любимый мой! На этой плите, под которой… Там лежит та, чью жизнь я доживаю! Она носила мое имя, ей было двадцать пять. Меня подняли из мертвых, потому что это было бы несправедливо — две Марии, две Долиной ушли бы из этого мира, не испив до конца чашу его горестей, так?

— Она умерла больше ста лет назад, — отозвался он глухо.

Мария покачала головой.

— Какая разница… Она была. КТО-ТО выделил ей долю под этим небом, СВОЮ ДОЛЮ, которой она не успела воспользоваться. Значит, КТО-ТО должен дожить часть ее жизни, чтобы ей ТАМ не было горько и тяжело. Делай, как я.

Она быстро, так, что он не успел и ахнуть, полоснула острым лезвием по тыльной стороне ладони, наискось, по мякоти. Кровь хлынула густо, весело, частыми каплями падая с руки на плиту этой… древней Марии. Она тут же передала ему нож.

И сразу рухнула стена странного отчуждения и страха, что все эти минуты «воздвигалась» в душе его. Все встало на свои места. ТАК И ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ. Она предлагала ему какой-то обряд. Что это? Клятва? Мистическое таинство? Он не знал. НО ТАК ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ. Покой и вера в то, что она все ДЕЛАЕТ ПРАВИЛЬНО, — пришли к нему.

Она приложила свою ладонь к его ладони, так что кровь, смешиваясь, стекала к его запястью, оттуда капала вниз. И она заговорила:

— Венчаются Раб Божий Станислав и Раба Божия Мария на царствие Земное! И быть им отныне мужем и женой не по закону проклятому а по ВОЛЕ ЛЮБВИ. На крови клянутся они, что отныне есть они одно ЦЕЛОЕ, потому и милость БОЖИЯ да не минет их, дарованная за все беды, горе и грехи в их прошлой жизни! Аминь, родненький!