Сергей Цикавый - Замена

Третий проводник – кто он?

Джоан Малкольм – кто она и что здесь делает?

Одна пятидесятая секунды – где я побывала?

Я прикрыла глаза, почти сразу провалилась в зыбкий песок звуков. Я вспоминала один-единственный кадр с концерта, кадр, на который обратила внимание Мовчан.

Разорванный рот танцующего человека – он поднял лицо к потолку, его рот наполнен чернотой в мертвой вспышке. Странное лицо, которое наверняка понравилось бы Мунку – автору «Танца жизни», не «Крика». Вспененная масса голов, высохшие ветви рук, тугой луч прожектора – неуловимый цвет, просто столб света. Я видела все это, видела Ангела, который изменился, ощущая близость проводников.

Я видела все – кроме себя самой и Куарэ. В течение целой пятидесятой доли секунды ни меня, ни его не было в этом мире. Мы не успели погрузиться в микрокосм Ангела. Мы не могли просто исчезнуть.

Мы были где-то.

– Соня? Зайди, пожалуйста.

Пани Анжела стояла в дверях, кто-то еще вставал, недовольно оглядываясь на меня. Кажется, кто-то из кураторов первого класса.

– Подождете, – распорядилась замдиректора. – Вы что, не видите, что с Соней?

Я шла через приемную. Даже если кто-то не заметил трости раньше, то теперь на нее – на меня – смотрели все. Очень хотелось сразу оказаться внутри кабинета, очень не хотелось проходить мимо доброй пани Анжелы, потому что в дверях она меня, конечно, пропустит.

– Садись, Соня. Ну, как твои дела?

Она улыбалась – по ту сторону стола, заваленного распечатками, дисками и флэшками. У большинства флэшек на шнурках крепились записки. Марущак улыбалась искренне – всегда искренне, даже в такой дождь за окном, когда день угасал с самого утра.

– Спасибо, пани Анжела.

– «Спасибо», – поморщилась замдиректора. – Вот ты один в один – директор Куарэ.

Я не видела связи, потому молчала, ожидая продолжения. Марущак вздохнула и сложила руки на груди.

– Такое дело, Соня. Через две недели Хэллоуин… Не то чтобы я одобряла, но в этом году заявки подали из всех классов, и нам позарез нужен единый сценарий. Не от ученического совета, а наш. Сделаешь?

– Хорошо, пани Марущак.

– «Пани Анжела», – машинально поправила она, копаясь в завалах на столе. – Сейчас… Сейчас…

– Какие-то конкретные пожелания?

– Да нет… Вот, – в руке Анжела оказалась флэшка. – Я тут накачала из сети материалов по подготовке к Хэллоину. Опыт других частных школ. Ты погляди на это, подумай. Нужно придать законченный вид. Скажем, к завтра. Сделаешь?

Она смотрела на меня – искренне, открыто, а я уже все поняла: там очень разрозненные наброски, планы, наверное, видео. Это значит, что за ночь мне нужно написать все с нуля.

– Да.

– Вот и замечательно! – обрадовалась Анжела. – Я не сомневалась в наших словесниках! Теперь немножко о деталях…

За окном шуршал дождь, и я впустила его шум в себя. Какие-то комментарии по делу мне сейчас не нужны, а нужно только почтительно высидеть этот энтузиазм. Наверное, так делают многие. Я плыла в ритме своей боли, вылавливала ключевые слова и тотчас их отпускала.

Впереди был долгий вечер, некороткая ночь и полное освобождение от занятий завтра.

«Я не задала Мовчан те вопросы, которые обсуждала с Анатолем», – это была еще одна расстраивающая мысль.

– …В общем, ты поняла. Мне бы не хотелось сосредотачиваться на одной какой-то культуре. С другой стороны, упрощения – тоже не очень удачный вариант. В общем, ты подумаешь, Соня?

Мы уже стояли у дверей, улыбающаяся Марущак держала руку на моем плече.

– Я поняла, пани Анжела.

– Вот и славно. Куарэ-младшего привлечешь к делу? – подмигнула она и стала серьезнее. – Надеюсь, это не ваша совместная… командировка привела к вот этому?

Рука легла поверх моей на навершие трости. Теплая, сухая ладонь – почти обжигающая, как для меня. Тоже плохой признак.

– С конкретным случаем это не связано.

– Понятно.

Она очень хотела добавить что-то, но вовремя остановилась. Пани Анжела была добра, хорошо относилась ко мне, а еще – достаточно давно меня знала.

– Я могу идти?

– Да, Соня.

Невысказанная забота повисла в воздухе.

– До свидания.

– А флэшку?

Я оглянулась. Голубой штрих с биркой лежал особняком на столе, изрисованном мусором. Марущак исподлобья смотрела на меня, а потом тряхнула челкой:

– Считаешь, что праздники у нас неуместны?

Я так не считала. Я, опираясь на трость, слушала, как пани Анжела в который раз разрешает собственные сомнения.

– Когда я приехала сюда и прочитала… все то, что за подписками о неразглашении, мне хотелось выть. Я – и скрытые эксперименты над детьми, представляешь?..

Наверное, я должна знать, какой была Марущак до контракта с «Соул». Впрочем, наверное, мало что поменялось: она отгородилась, закрылась своей работой, и только сводки о действиях ее учителей-проводников будили совесть хорошего педагога-организатора из Гдыни.

– Директор Куарэ сказал, что Ангелов всего пять процентов. Остальные – просто дети.

Он сказал не совсем это, но пани Анжела запомнила так. Я слушала ее, слышала пустой, ничего не значащий дождь, шум в прихожей. Еще одну чужую – лишнюю историю.

– Соня, – выдохнула Марущак и покачала головой. – Ты точно не дочь директора? Иди работай. И отдыхай. И не забудь флэшку.

Вечер растворялся в дожде, даже брусчатка будто стала мягче. Я шла под лунами парковых фонарей, а по капюшону плаща шлепали тяжелые капли с веток. У двери я остановилась: чтобы достать ключи, мне пришлось бы или поставить кейс в лужу, или трость – к стене.

В конце дня первое казалось несущественным, второе – нереальным.

Пальцам было зябко, пальцам было никак, и ключи на ощупь совсем не отличались от подкладки. « Домой. Домой, Соня».

Удивиться тому, что дверь закрыта только на защелку, я не успела.

– Ты позволишь?

Яркий свет больно ударил по глазам, отозвался вскриком. Он принял у меня кейс, трость, и за спиной щелкнула дверь. Я знала, что дрожу, не ощущала – просто знала. Я так много знала в эти минуты, и самым страшным знанием был несложный факт: третий проводник лицея «Соул» – Кристиан Келсо.

Я видела его пепельные волосы сверху. Он наклонился, и я ощутила его губы на запястье. Он целовал мне руки, а я очень хотела выдохнуть. Грудь уже распирало изнутри, удушье билось в ушах. Он что-то говорил, расстегивал мокрые манжеты, касался губами предплечий.

Выдох – хриплый, кажется, со вскриком – и я осела по двери, потому что больше не чувствовала ног.

– Безумно рад тебя видеть, – улыбнулся он мне в лицо.

Я знала, что мне никак, ни за что нельзя терять сознание. Но очень хотелось проснуться – а все привиделось.

Или хотя бы уже закончилось.