Сергей Цикавый - Замена

Мне по-прежнему хотелось вымыться, по-прежнему не хотелось смотреть на дверь, но я ощущала мир и помнила, что через сорок три минуты – звонок. Я не закончу занятие: пойду на медобследование, где придется ответить на неудобные вопросы.

Начинался мой день. С болью, с позывами тошноты.

И со страхом открывать дверь.

– Витглиц!

У двери медотсека сидели дети, и на восклицание обернулась не только я. Мсье Куарэ на ходу заталкивал беспорядочно сложенные листы в папку. Он спешил, глядя только на меня. Освещенный коридор выбелил его лицо. Ему нездоровилось, ему было неловко.

– Можно с вами поговорить?

Я встала, опираясь на трость. В очереди заблестели глаза, в очереди зашептались.

Мы отошли к окну, а Куарэ все мучил свою папку. Я смотрела, как гнутся уголки бумаги, как мало там места полуторачасовым мучениям второклассников. Хотелось забрать у него это и сложить как надо.

– Э-э… Доброе утро, – сказал наконец он. – Я слышал в учительской, что вы уже второй день с тростью… Скажите, может, вам помочь?

Он не хотел смотреть в окно, избегал смотреть в глаза, на трость, на оставшихся позади детей. Казалось, что у него светобоязнь.

На самом деле так начинались боли.

– Не думаю.

– Гм. Вы узнавали у доктора Мовчан, как насчет…

– Я как раз собиралась.

Я нашла его взгляд наконец – изумленный, расстроенный, обиженный. Запах, взгляд, речь – ничего общего с Келсо, но мне очень хотелось его ударить. На самом деле он просто стоял слишком близко.

По щеке, наотмашь.

– Витглиц, я не понимаю…

– Уйдите, Куарэ. Пожалуйста.

Он боялся. Он пришел ощутить себя нужным, а я толкала его в боль. «Пусть и тебе будет больно», – думала я. Очень важным казался союз «и»: он будто бы все оправдывал, и только где-то глубоко, там, где жила усталость от вечной боли, пряталась мысль:

«Чем я лучше Кристиана?»

Куарэ ушел. Кивнул и ушел, а я повернулась, услышав тонкий голос:

– Уитцугурицу-сенсей! Доктор зовет вас!

– Придется все же колоть стимуляторы, – сказала Мовчан, с хрустом сминая лист бумаги. Она комкала его, сжимала, перебирая пальцами. Пальцы все сближались, бумаги между ними становилось все меньше.

– Я понимаю.

Говорить не хотелось. Обследование измотало меня: я ощущала лишь тянущую усталость. Целые часы падали в тесты, в нескончаемые раздевания, в шорох больничных тапочек. В меня стучали, меня ощупывали – я поначалу вздрагивала, а потом привыкла. Атмосфера больницы была апатичной, остро пахнущей, знакомой.

Я попала в свое безразличное ко всему детство и даже не поняла, когда именно все закончилось – словно бы очнулась, одевая пиджак в кабинете Мовчан.

– Понимаешь ты… – сказала доктор с неудовольствием. – Это, между прочим, яды.

Она наконец швырнула скатанный шар в мусорную корзину – к пяти таким же аккуратным комкам. Рядом лежал единственный промах доктора.

– Одним словом, родная, выкрутимся. Но опять станет больнее.

– Я понимаю.

Доктор снова вздохнула:

– Понимаешь ты… Дальше. МРТ, на первый взгляд, чистая. Естественно, подождем подробную интерпретацию, но судя по тому, что я видела, – ты умничка. Держишься. Никакой динамики. Кровь сейчас принесут, ликвор и… ммм… гистологию – это уже завтра посмотрим.

В кабинете пахло свежевымытым пластиком. Или влажной пылью – я путала эти запахи, одинаково знакомые по больнице. Мовчан все говорила, хрустела бумагой и говорила: трансфер белков, коэффициенты замедления нейроимпульсов, замедленные дегенеративные процессы… Это все были правильные слова – я давно их не боялась.

Страшно, когда новые слова. Новые числа в анализах.

Страшно, когда старые слова произносятся с опущенными глазами.

– Кстати, тихоня. Есть информация, что измотали тебя не только ноги, – сказала Мовчан непонятным тоном. Я отвела взгляд от корзины и увидела на ее лице любопытство.

И улыбку.

– В принципе, я могу даже не спрашивать, с кем у тебя был секс. Но Соня, дорогая моя, двадцать первый век на дворе, и пользоваться смазками…

В ушах нарастал звон, милостиво скрадывая остальное. Я помнила прошлый вечер во вспышках черного, в толчках боли. Я видела потолок сквозь эти вспышки, я смотрела только вверх.

«Могу даже не спрашивать», – вдруг вспомнила я и снова подняла взгляд. Доктор Мовчан уверена, что я спала с Куарэ. Мне не хотелось разбираться в том, что я чувствую по этому поводу, поэтому я встала.

– Доктор Мовчан, я не хотела бы обсуждать эту тему.

Плохо. Очень быстро. Слишком взволновано.

Слишком широкая улыбка в ответ:

– Как скажешь, родная моя. Но если вдруг…

Я повернулась к двери, и выход стал немного ближе. Я уходила от проблемы – новой проблемы. У меня был шанс сказать правду, сделать что-то проще, что-то сложнее, но это – еще одно погружение в память о вчерашнем.

Мне нужно было подумать, пускай встретиться с памятью, – но наедине.

К боли, обиде, к возврату в прошлое примешивалось горькое ощущение: я неумолимо запутывалась, тонула в обстоятельствах, которые навязал мне Кристиан.

«Идеальный больной» .

Джоан.

«Соня, давай разогреем вино…»

Кристиан.

«Его власть над тобой вот здесь». Мягкий толчок в лоб.

Куарэ. Директор Куарэ.

«Соня, какой позор, как ты могла!»

«Он принуждал тебя? – Нет».

Голоса из прошлого.

Я сидела на скамье в парке и смотрела на навершие трости. Короткая черная ручка, матовый блеск, почти незаметный в этом шепоте серости, который сеется с неба. Тихо шумел парк, в облаках снова что-то менялось – с одного оттенка серого на другой. Я ворошила тростью листья, ворошила свою память.

Келсо. Ему присвоили высокий статус в «Соул» – по словам Джоан. Настолько высокий, что директор принял его – после всего, что сделал Кристиан в НИИ «Нойзильбер». Настолько высокий, что Серж Куарэ даже не стал со мной о нем говорить.

Листья под ногами закончились. Я поискала глазами беглецов и пересела левее, к краю скамьи.

На самом деле я придумывала отговорки, вспоминала их, потому что заявить на Кристиана я бы все равно не могла.

Достаточно вспомнить его открытую улыбку.

Достаточно помнить о прошлом.

Я встала, и сразу стал виден учебный корпус. Мне нужна была Анастасия Мовчан – второй подвальный этаж. Я попрошу ее ни с кем – в особенности с Куарэ – не обсуждать наш предполагаемый секс. Осталось только додумать детали.

«Отвратительные. Не кошмарные, а всего лишь противные» .

Доктор Мовчан – не Николь, и тем более не Майя, она поймет и промолчит. Все складывалось хорошо. В корпусе меня среди прочих ждал Келсо, позади остался пятачок разворошенных листьев и немного жалости к себе самой.