Андрей Жвалевский - Те, которые

– И воздух? – спросила мама.

– И воздух.

– И это… безвоздушное пространство?

– И… – в голове у меня что-то щелкнуло, и нужное воспоминание вынырнуло из чужой памяти, как дрессированный чертик из хорошо отлаженной табакерки. – Вакуум! Мам! Ты гений!

Я пулей унесся к ноутбуку. Мама вздохнула, но больше с облегчением, чем огорченно. Слишком странным был сегодня ее сын, слишком внимательным. А теперь все нормально: она греет котлеты, он сидит за компьютером.

– Через пять минут все готово будет! – крикнула она без особой надежды.

– Я сейчас! – ответил я без особого обещания.

Как здорово, когда попадаешь в молодое тело! Еще лучше, когда оно здоровое. Леша Мухин почти не пил, не курил из принципа, про заболевания, передаваемые интимным путем, и речи не было. Ощущалась некоторая склонность к полноте, но в двадцать пять лет она редко заметна. Конечно, он, как любой книжный червь, презрительно относился к зарядке, но этот недостаток я исправил в первый же день – отыскал на антресолях старый спортивный костюм и побегал немного по окрестным улицам. Мама только головой покачала. А когда я на следующее утро устроил настоящую зарядку – с полноценной нагрузкой, с водными процедурами – она просто всполошилась.

– Леша, – сказала она могильным голосом, – что случилось?

Я сообразил, что фразы типа «Да вот, решил спортом заняться!» или «Дай, думаю, зарядку сделаю» не прокатят. Бедная женщина решит, что сын или серьезно заболел, или… заболел очень серьезно, причем на голову. Пришлось на ходу изобретать историю про толстого философа, которого я увидел вчера на лекции.

– Я смотрю на него и думаю: «Не дай бог я таким в его возрасте стану!». А потом разговорились – и оказалось, что он всего на три года старше.

Я изобразил искренний ужас:

– Думаю: «Нет, я себя до такого кошмара не доведу!». Буду бороться с ожирением.

Маму этот рассказ если не убедил, то успокоил. Она проводила меня на работу понимающим взглядом, в котором читалось: «Ну-ну, посмотрим, на сколько тебя хватит!».

Сегодня у меня был один семинар и один зачет. Семинар провели за меня сами студенты, я их вызывал поодиночке и заставлял разбираться с дифурами. Зачет принял автоматом. Не было у меня времени выслушивать всякий лепет. Студенты были удивлены, но настаивать не стали, быстренько собрали зачетки, я их быстренько подписал, и группа стремительно откланялась.

На кафедру не пошел, остался думать в аудитории. Корпус недавно отремонтировали, комнатка была чистенькая и светлая, даже на партах не оказалось традиционных наскальных надписей. Это меня заинтересовало, прошелся – и обнаружил несколько алгебраически-любовных уравнений, запретных выражений и даже пару рисунков. Все они красовались на стульях.

Я сел за одну из парт и уставился на доску, такую же новенькую и свеженькую, как парты снаружи. Несколько мгновений боролся с желанием выцарапать на матовом стекле доски краткое экспрессивное обращение к миру – и победил.

Итак, что мне рассказать философам? Только не формулы! Даже если я напишу тривиальное «е равно эм це квадрат», эти закоренелые гуманитарии моментально отрубятся. Только определения, только примеры, только логические конструкции. Как говорил один мой знакомый писатель: «Описание мира при помощи слов».

Исторические аналоги? Конечно, но не слишком много, чтобы и слушатели смогли что-то добавить, не дай бог оказаться компетентнее философов на их же поле! Пожалуй, мне простят пару ляпов. Простят, если я не учту какую-нибудь широко известную концепцию. Даже если Гегеля Гоголем назову – посмеются и простят. Но математик, который учит их философии? Нет, не стоит. Философии они меня будут учить!

Я встал, подошел к доске, взял мел. Чтобы не стоять просто так, нарисовал круг. Вспомнил Платона… И понял, как надо начать свою лекцию. Но для начала – в библиотеку, за цитатами. Приходить на философский семинар без запаса авторитетных цитат – все равно что вооружиться автоматом без патронов…

Часа два я просидел в читалке, делая пометки в тетради и ругая себя за то, что не сообразил взять нотик. Цитат хватало, причем к Аристотелю и Фейербаху я смело добавил Винера и Ферми. Все это сильно напоминало рыбную ловлю.

Открываешь книгу, словно закидываешь удочку. Долго листаешь страницы, мучительно не понимая – как же так, где она? Место прикормленное… то есть тема подходящая, значит, должно клюнуть… то есть должно попасться что-то стоящее. Сердишься, когда попадаются «ерши» – фразы не совсем по теме, ничего не доказывающие. А потом неожиданно натыкаешься на жирного матерого леща, и подсекаешь его, выволакивая в подсачек тетради.

Очень увлекательно. Я вздрогнул, когда меня кто-то осторожно потрогал за плечо. Поднял голову и минуту, наверное, моргал, соображая, кто эта рыжая дамочка и что ей от меня нужно. Дамочка оказалась «моей девушкой» Валерой.

– Заработался? – она говорила почти шепотом, уважая покой библиотеки. – Я уже полчаса перед тобой торчу.

– Ага, – сказал я, потирая ладонью сухой лоб.

Я же что-то собирался ей сказать… Ах, да!

– Пойдем, – Валера потянула меня за рукав. – Мои до завтра уехали.

– Нет, – я был само спокойствие.

Валера уставилась на меня с видом папуаса, которому белый человек вдруг отказался поменять зеркальце на мешок жемчужин. Как же так? Вчера менял, позавчера менял, много лун назад менял – и вдруг «нет».

Я ждал. Она моргнула. Я уткнулся в книгу. Она села рядом со мной. Прижалась теплым боком. Положила теплую и мягкую ладошку на мое колено…

Черт! В использовании молодого тела есть и свои недостатки. В таких ситуациях, когда привлекательная девушка приживается к тебе бедром и кладет руку на колено, гормоны атакуют нейроны мозга, словно вандалы – Рим. По логическому мышлению проходятся тяжелой конницей. Здравый смысл берут в ножи. Рассудительность с улюлюканьем загоняют в темный угол. Я почувствовал, как вскипевшая кровь мечется по телу в поисках, что бы такое собою заполнить. Малая ее часть до отказа заполнила щеки, но большая часть нашла другой резервуар. Гормоны издали клич победителя.

Но я все-таки сдержался. Это как с шантажом. Если поддамся сейчас, потом будет труднее.

– Нет, – повторил я.

И торопливо сглотнул, потому что «нет» из пересохшего горла прозвучало очень неубедительно. Валера посмотрела мне прямо в глаза. Ее глаза были цвета свежего липового меда, мне мучительно захотелось их лизнуть. «Это из-за жилплощади, – строго напомнил я себе, – исключительно из-за жилплощади!». И опять сглотнул.

– Нам надо расстаться, – сказал я и мысленно влепил себе затрещину.

Нашел слова, молодец! Надо было еще сообщить, что мы не можем быть вместе.