Альфред Ван Вогт - Рейд к звездам

Наступило молчание. Джемисон оглядел местность. Кругом, насколько хватало глаз, простиралось безжизненное плато. Впрочем, нет — далеко на западе виднелся обрыв. Тревор задумался на секунду, потом сказал:

— Придется идти к обрыву.

Стащенный с него скафандр доктор обнаружил за грудой камней. Конечно, в нем не замерзнешь в любой мороз, но в походе проку от него не было никакого — слишком будет мешать при ходьбе, далеко в нем не уйти. Пришлось взвалить его на плечо, словно раненого товарища, и тащить на себе.

— Ну, что ж, начнем наше последнее путешествие.

Их окружала глубокая тишина. Молчание природы было символом, духом этого холодного мира. Они побрели через плато. Идти было нетрудно — сказывалось малое притяжение спутника.

Барбара вдруг спросила:

— О чем вы умолчали, докладывая Совету? Вы ведь наверняка знаете об Эзвалах еще что-то. Я это сразу почувствовала.

«Черт возьми! — мысленно чертыхнулся Джемисон. — Проклятое женское чутье!..»

— Достоверно мне неизвестно больше ничего. Одни предположения... Зачем я их буду высказывать, если Совет и так — на самой грани войны? Любое лишнее слово — и он отдаст приказ о полном уничтожении Эзвалов.

— Вам нужно было выложить все, детально описать ваши похождения на Эристане-2. Мы сумели бы проанализировать информацию и сделать правильные выводы — в Совете здравомыслящие люди.

— Весьма здравомыслящие, — иронически подхватил Тревор.

— Я не верю в вашу правоту, доктор... Ну, хорошо, закроем эту тему.

Через два часа солнце стояло высоко в небе. Почти все это время они пробирались по плато, которое неожиданно оказалось труднопроходимым. Приходилось лавировать между расселинами, которые вели вниз, в раскаленные недра спутника.

Пропасть, чьи гигантские размеры раньше были преуменьшены расстоянием, теперь предстала во всем своем величии. Она простиралась в обе стороны на десятки миль, обрываясь неприступной, отвесной стеной.

Джемисон тяжело вздохнул и понуро произнес:

— Только теперь понял, как мы вляпались. Нам действительно ее не одолеть.

— Я ведь говорила вам: мы умрем от голода.

Тревор скинул капюшон, чтобы почесать затылок, — так легче думалось, а потом спросил:

— Эти травоядные, они ведь едят молодые побеги деревьев?

— Да, у них длинные шеи. А что?

— И это все, что они едят?

— Еще траву.

— И больше ничего? — Джемисон спрашивал все настойчивее.

Барбара вскинула голову, на мгновение став похожей на молодую породистую кобылку, которую впервые пытаются взнуздать.

— Хватит болтать глупости! Для чего вам все это?

— Извините за допрос. — Тревор поспешил дать задний ход. — Это совсем не праздный интерес... Что они пьют?

— Днем — воду, а по утрам лижут лед, в который за ночь смерзаются реки. — Мисс Уитмен сменила гнев на милость. — Вспомнила: еще они лижут соль. Совсем как земные травоядные.

— Соль! Это нам и нужно! — обрадовался Джемисон.

— Давайте вернемся — не так давно мы проходили солончаки. Нужно набрать соли.

— Вернуться? Вы сошли с ума!

— Послушайте, Барбара. Я сказал, что мы не сможем спуститься. Но выход на самом деле есть. И от голода уж по крайней мере я не умру — достаточно жира скопил на канцелярской работе. Но все-таки нам необходимо убить животное. Для этого нужна соль. А значит, надо вернуться.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, потом женщина отвела взгляд и сказала:

— Не знаю, что вы задумали, но все равно это безумие. Вы никогда не видели здешних травоядных. Они напоминают жирафов, только значительно выше ростом. Зря вы надеетесь приманить их солью и убить. Это вам не удастся... Хорошо, мы вернемся. Не все ли равно, где умирать?.. Дай Бог, чтобы нас поскорее учуял грип. Это лучше, чем мучительная смерть от голода.

— Нет ничего страшнее женщины, решившей умереть во что бы то ни стало.

— Не думайте, что мне этого хочется!

— А как же ваш ребенок?

По выражению ее лица Тревор понял, что не промахнулся. В миссис Уитмен нужно пробудить любовь к жизни. Ее помощь ему просто необходима.

От разговора с Барбарой по дороге к солончаку Джемисон, сам того не ожидая, получил большое удовольствие. Он не пытался убедить ее в чем-либо, говорил о проблемах человечества, об освоении чужих миров, о взаимопонимании различных рас, о том, как много решений было принято в результате разумного обсуждения.

— Вот наконец и ваш идиотский солончак, — прервала она его разглагольствования.

Тревор распихал по карманам куски соли, а затем путешественники побрели обратно. Возвращение проходило в тягостном молчании. Занять себя делом, не сдаться, не расклеиться, постоянно думая о неотвратимости гибели, — это одно, а верить, что на самом деле можешь спастись, — совсем другое.

И вот перед ними снова предстал обрыв. Там, на дне ущелья, было гораздо теплее — сказывалась близость раскаленного ядра, и их шансы выжить стали бы намного выше. Они подползли к краю пропасти, слишком глубокой, чтобы можно было спуститься без альпинистского снаряжения.

Джемисон взглянул вниз, и у него закружилась голова. Казалось, им оставалось только лечь и терпеливо ждать смерти, которая не заставит себя долго ждать. От холода она наступит, от жажды или голода — не суть важно. Наконец миссис Уитмен прошептала:

— Что же нам делать? — в ее голосе звучало отчаяние. По крайней мере, это лучше, чем безразличие. — Придумайте что-нибудь — вы же доктор!

Ну как тут было не расхохотаться? Барбара какое-то время с удивлением и даже злостью смотрела, как покатывается от смеха Тревор Джемисон, как молотит кулаком по каменистому грунту, а потом не выдержала и стала ему вторить. Они никак не могли остановиться, слезы катились из глаз, смех душил их... А когда все закончилось, оказалось, что доктор физики уже нашел выход.

Отдышавшись, он тихо произнес:

— Мы обязательно спустимся. Смотрите... — Джемисон подтащил женщину к самому краю. — Там стадо ваших «жирафов». Они ведь как-то спустились на дно. Значит, непременно должен найтись пологий склон. Надо его искать — только и всего.

И они пошли искать.

Почти без отдыха путешественники час за часом шагали вдоль обрыва на юг. С таким же успехом они могли бы тащиться на север. Ущелье время от времени делало изгибы, еще больше удлиняя им путь. А спасительный спуск все не появлялся. Миссис Уитмен стоически сносила трудности долгого перехода. По счастью, она оказалась выносливым ходоком. Но любой выносливости рано или поздно приходит конец.

Тревор чувствовал: еще немного, и они рухнут на землю как подкошенные, и тогда уже никакая сила не поднимет их на ноги. У него болел каждый мускул, каждый нерв. Отчаянно хотелось спать, но спать было нельзя — сон означал смерть. Мутным взором доктор окинул женщину: на ее усталом лице читались муки голода. Много ли надо, чтобы согнуть отвыкшего от лишений современного человека?