Джек Вэнс - Тшай планета приключений.

Отдышавшись и немного согревшись, он вскарабкался на ноги и проверил, что делают грузчики. Пнумекины вяло таскали тюки.

Рейт отошел в тень. Зап-Сеитикс скорчилась, не двигаясь, мокрая рубашка прилипла к ее недоразвитому телу. Тем не менее, Рейт усмотрел в ее формах некую угловатую грациозность.

Девушка заметила его внимание и еще глубже вжалась в проем между тюками.

«Сними рубашку, надень плащ, — предложил Рейт. — Будет теплее».

Зап-Сеитикс смотрела на него несчастными глазами. Рейт стащил с себя промокшую одежду. С ужасом, таким же, как при виде пнуме, девушка мгновенно повернулась к нему спиной. У Рейта хватило сил только кисло ухмыльнуться. Не оборачиваясь, Зап-Сеитикс набросила плащ себе на плечи и, пользуясь им, как занавесом, каким-то непостижимым образом избавилась от рубашки.

Баржа задрожала и дернулась. Выглянув из-за штабеля мешков, Рейт увидел, что причал удаляется, превращаясь в оазис света посреди тяжелого мрака. Временами казалось, что далеко по курсу маячит едва заметное бледно-голубое сияние. Баржа беззвучно скользила по озеру.

Они вырвались из зоны Пагаз, спуск к Порталу Вечности остался позади. Предстояло пересечь Северные районы по каналу. Путь лежал в беспросветную тьму.

Баржу обслуживала команда из двух человек — они расположились на площадке в носовой части, освещенной бледно-желтым фонарем. Там были устроены небольшая кладовая и камбуз. Вместе с Рейтом и его спутницей ехали еще как минимум два пассажира, вероятно даже трое или четверо. По скрытности и ненавязчивости пассажиры не уступали команде, появляясь иногда только для того, чтобы заглянуть в кладовую и приготовить что-нибудь поесть. Судя по всему, еда предоставлялась безвозмездно всем желающим. Зап-Сеитикс не позволяла Рейту выходить из укрытия. Когда кладовая и камбуз никем не использовались, она приносила еду на двоих — лепешки из муки, смолотой из стручков травы пилигримов, медовые на вкус сладости, формой и цветом напоминавшие засахаренные сливы, но изготовленные, по-видимому, из похожих на пиявок насекомых, палочки вяленого мясного фарша, а также сладко-соленые облатки, тонкие, белые и хрустящие. Зап-Сеитикс считала эти печенья исключительно приятным и полезным лакомством. Рейт не прикасался к ним — у него они вызывали слабость и головокружение, оставляя неприятнейший привкус во рту.

Проходили дни — сколько дней, Рейт не мог сосчитать. Озеро превратилось в подземную реку, река, через некоторое время — в подземный канал шириной метров двадцать. Баржа не производила ни звука, движимая, насколько понимал Рейт, электромагнитными полями в килевой части, вызывавшими циркуляцию воды от носа к корме. По курсу постоянно мерцал тусклый, едва заметный голубой светлячок, служивший ориентиром для датчика, управлявшего движением баржи. Проезжая под одним голубым маяком, укрепленным в сводчатом потолке канала, они всегда видели другой такой же впереди. Время от времени, очень редко, баржа проплывала мимо безлюдных небольших причалов и погрузочных доков со входами в туннели, ведущие к неведомым подземным обителям.

Рейт ел и спал. Сколько раз? Он не пытался запомнить. Вся вселенная состояла из баржи, мрака, невидимой черной воды и присутствия Зап-Сеитикс. Вынужденный проводить время в полном бездействии, Рейт приступил к изучению характера и образа мыслей спутницы. Зап-Сеитикс, со своей стороны, относилась к Рейту с подозрением, не одобряя даже такое проявление близости, как простая беседа. Упрямая осмотрительность и чопорная сдержанность девушки казались тем более странными, что она, насколько было известно Рейту, не имела ни малейшего, даже искаженного представления об основных принципах взаимоотношений полов и нормального воспроизведения потомства. Рейт объяснял себе ее поведение влиянием первобытных врожденных инстинктов. Возникал, однако, вопрос: мог ли он, будучи человеком добросовестным, оставить на произвол судьбы на незнакомой поверхности Тшая похищенное им существо, неповинное в своем невежестве и совершенно беззащитное? С другой стороны, его нисколько не привлекала перспектива длительного разъяснения анатомии и биологии человека уже достаточно шокированной дочери пнумекинов.

Зап-Сеитикс, в отличие от Рейта, не умела скучать — она спала или сидела, уставившись в темноту с таким выражением, как будто перед ней проходили сцены, достойные восхищенного и сосредоточенного созерцания. Удрученный ее необщительной самодостаточностью, Рейт иногда подсаживался к спутнице, каждый раз не обращая внимания на ее привередливую манеру слегка отодвигаться. Беседы с Зап-Сеитикс нельзя было назвать увлекательными или интеллектуально освежающими. Ее предубеждения в отношении поверхности планеты оставались неизменными — она страшилась неба, ветра, открытых пространств, бледно-коричневатого солнечного света. Она ожидала самого печального будущего — смерти под ударами дубины орущего варвара. Рейт пытался повлиять на ее взгляды, но сталкивался с упорным недоверием.

«Неужели ты думаешь, что мы ничего не знаем о гхауне? — спрашивала она со спокойным презрением. — Зужма-кастшаи мудрее всех, они обо всем знают. Накопление знаний — цель и средство их существования. Зужма-кастшаи — мозг Тшая. Чрево Тшая — оплот и обитель их древней расы».

«И какое место в этой величественной картине отводится пнумекинам?»

«Людям? Когда-то, давным-давно, зужма-кастшаи предоставили убежище беженцам-гхианам. Вместе с ними были люди женского пола и несколько женщин-матерей. Люди доказали свою полезность усердным трудом, полируя камни и выращивая кристаллы. Зужма-кастшаи обеспечили им мир и спокойствие. Так повелось испокон веков».

«А откуда люди происходят первоначально — это тебе известно?»

Вопрос о происхождении человека не интересовал девушку: «Гхианы? С поверхности, откуда еще?»

«Пнуме рассказывают вам о солнце, о звездах, о других мирах в космосе?»

«Нас учат тому, в чем мы больше всего нуждаемся: правилам подобающего поведения, — Зап-Сеитикс подавила вздох. — Теперь все это не для меня. Как другие удивились бы, увидев меня здесь!»

Насколько понимал Рейт, переживания девушки ограничивались проблемами, связанными с вынужденным неприличием ее поведения.

Баржа плыла по каналу. Голубое мерцание приближалось, ярчало, превращаясь в бледное сияние над головой, потом далеко впереди появлялся новый голубой светлячок. Рейт, утомленный скукой, не находил себе места. Полная, чернильная темнота нарушалась только маяками и размытыми отсветами фонаря на носовой площадке баржи. Женские интонации в голосе Зап-Сеитикс — сидящей в тени фигуры с неопределенными очертаниями — возбуждали в Рейте нездоровую игру воображения. Привычные движения девушки приобретали в его глазах провокационно-эротический смысл. «Как она может провоцировать меня или заигрывать, — осаждал он себя, — не сознавая сущности отношений между мужчиной и женщиной?» Любые подсознательные сексуальные побуждения в ее случае представлялись причудливым извращением, завуалированным проявлением преувеличенного запретами стремления к «нарушению спокойствия». Рейт вспомнил трепет ее теплого тела, прижавшегося к нему в воде, формы, проявившиеся под мокрой налипшей рубашкой — не следовало ли ему доверять инстинктам больше, чем логическим рассуждениям? Зап-Сеитикс внешне не проявляла никаких эмоций, кроме общей склонности к мрачным предчувствиям, но со временем стала разговорчивой. Теперь она могла рассказывать часами, тихим монотонным голосом, обо всем, что знала. Ее прошедшая жизнь, с точки зрения Рейта, была удивительно серой и однообразной, лишенной всяких волнений, вольностей и легкомыслия. Рейт не понимал: что могло наполнять воображение пнумекинов, вечно погруженных в мечтательную задумчивость? Девушка различала индивидуальные особенности бывших подруг, чутко воспринимая утонченные вариации соблюдения правил приличия и подобающего поведения, для нее игравшие такую же роль, как страстные или неистовые проявления темперамента для обитателей поверхности Тшая. Она знала об анатомических различиях между полами, но не строила никаких теорий, объяснявших положение вещей. Все это казалось Рейту чрезвычайно странным. Судя по всему, Убежища были инкубатором, где нарождались и вызревали хитросплетения многочисленных и разнообразных неврозов. Рейт не осмеливался расспрашивать слишком подробно — как только разговор касался сколько-нибудь интимных подробностей, девушка сразу начинала отмалчиваться. Удалось ли пнуме вывести породу людей с подавленным половым влечением? Или они подмешивали в пищу пнумекинов успокоительные средства, наркотики, гормональные препараты, устранявшие опасное стремление человека к постоянному размножению? Рейт пробовал задавать осторожные вопросы — девушка отвечала невпопад, рассуждая о материях, настолько удаленных от сути дела, что Рейт убедился в ее полном непонимании предмета. Зап-Сеитикс признала, что время от времени некоторым пнумекинам безопасная, размеренная жизнь в Убежищах становилась невмоготу. Таких отсылали на поверхность, под беспощадные лучи солнца, в мир изменчивых ветров, ливней и гроз, под устрашающую бездну усеянного звездами ночного космоса. Изгоям никогда не позволяли возвращаться. «Не понимаю, почему я не боюсь гхиана еще больше, — говорила она. — Может быть, во мне всегда была наклонность, свойственная гжиндрам? Я слышала, что огромные пространства вызывают смятение, многие сходят с ума. Я не хотела бы лишиться рассудка».