Джек Вэнс - Тшай планета приключений.

Рейт выкупался и сменил белье. Когда он спустился в фойе, сумерки уже сгущались на Овальной площади, теперь окруженной кольцом светящихся шаров всевозможных пастельных тонов. С другой стороны площади появились Траз и Аначо. Рейт не удержался от усмешки — спутники его радикально не сходились характерами, как кошка с собакой. Тем не менее, когда обстоятельства принуждали их проводить время вместе, они как-то ухитрялись обходить острые углы и действовать заодно.

В отсутствие Рейта Аначо и Траз обнаружили, прогуливаясь в парке, широкую аллею, известную под наименованием Пассажа, где кавалеры решали вопросы чести. На протяжении второй половины дня состоялись три схватки, практически бескровные — рассказывая о них, Траз презрительно фыркал. «Церемонии истощают их энергию, — пояснил Аначо. — Кроме того, после взаимных представлений и деталей этикета на драку почти не остается времени».

«Яо, пожалуй, необычнее дирдирменов», — сказал Рейт.

«Ха-ха! Ты заблуждаешься! Тебе знаком только один дирдирмен. Покажи я тебе тысячу — ты пришел бы в полное замешательство. Но пойдемте, трапезная за углом. По крайней мере, в кулинарии яо знают толк».

Они отужинали в просторном помещении, украшенном гобеленами. Как обычно, Рейт не понимал, что он ест, но поленился выяснять. Подали желтый бульон, чуть сладковатый, с плавающими хлопьями маринованной коры, бледное мясо, нарезанное ломтиками, чередовавшимися с лепестками цветов, похожий на сельдерей овощ в крошках огненно-жгучей пряности, печенье с привкусом мускуса и изюма, черные ягоды, отдававшие болотом, прозрачное белое вино, щекотавшее язык.

После еды друзья зашли в соседнюю таверну выпить по рюмке настойки. Среди посетителей попадалось много приезжих — вообще, таверна казалась излюбленным местом встречи иностранцев. Один из последних, высокий старик в кожаной тюбетейке, был уже навеселе и уставился Рейту в лицо: «Ага! Постой-ка... Нет, видно, не угадал. Так посмотришь, вроде ты — вект с Холангара, а потом думаю — где ж тогда его щипцы? Вектами тут и не пахнет, это опять невесть кто! Сбредаются сюда, кому не лень — ясное дело, охота поболтать с земляками!»

«Хотел бы я найти земляка, — вздохнул Рейт, — нам было бы о чем поболтать!»

«Ага! Так-то оно так, свои понимают! Ты кто такой будешь, откуда? Никак не разберу».

«Странник — издалека».

«Ну уж никак не дальше моего! Я с южного берега Ворда. Мыс Ужаса, слышал? На самом краю Шанизада. Всего навидался, куда там! Набеги на Аркади, стычки с морским отродьем! Помню, как-то мы загнали подлецов в горы, перебили всех, всех до одного... Да! В молодости я любил повоевать. Теперь вот тяну лямку на бездельников-яо, перебиваюсь кое-как. .. Впрочем, здесь не так уж плохо, бывает хуже».

«Надо думать! Вы, случайно, не техник?»

«Какой из меня техник? Обода починяю в мастерской».

«А вообще в Сеттре много техников-приезжих?»

«Хватает. В Катте можно заработать — но... Приходится терпеть капризы яо».

«Как насчет ванхменов? Эти приезжают в Сеттру?»

«На заработки? Никогда. В свое время я застрял в Ао Зелиле, к востоку от озера Фалас, видел, как все это у них делается. Ванхмены пальцем не пошевелят даже для ванхов — у них все силы уходят на произношение ванховых аккордов-перезвонов. Хотя обычно они переговариваются с ванхами на этаких клавишных гармониках — только диву даешься!»

«Кто же работает в мастерских ванхов? Пегие и лиловые?»

«Как же! Разве лиловый прикоснется к детали, обработанной пегим? Ни за что! Почти всю работу в мастерских выполняют лохары из селений внутреннего Кащана. Лохары приезжают, работают десять, двадцать лет, а кто и дольше — и возвращаются домой богачами. Чтобы ванхмен стал марать руки в мастерской? Да он скорее удавится! Ванхмены задирают нос почище дирдирменов-безупречных! Вижу, с тобой сегодня дирдирмен».

«Да, мы вместе приехали».

«Чудеса — повстречать покладистого дирдирмена! — подивился старик. — За всю жизнь имел дело только с тремя — и все трое меня за дерьмо не считали». Осушив свой бокал, он со стуком поставил его на прилавок: «Пора идти. Спокойной ночи всем — даже дирдирмену».

Старик вышел, не оглядываясь. За ним не успела закрыться дверь, как в таверну проскользнул бледный черноволосый молодой человек в неброском темно-синем костюме из тонкого сукна с шелковистой отделкой. Рейт подумал: «Где-то я его видел, совсем недавно... где?» Юноша медленно, рассеянно приблизился к прилавку по проходу вдоль стены, заказал бокал острого сиропа. Повернувшись, он встретился глазами с Рейтом, поздоровался вежливым кивком, после непродолжительного колебания подошел. Рейт вспомнил анемичного молодого секретаря господаря Сизанте.

«Добрый вечер, — сказал юноша. — Надеюсь, вы меня узнали. Я — Хельссе Изам, клиент Синежадентного дворца. Мы уже встречались сегодня».

«Действительно, я обменялся парой любезностей с вашим хозяином».

Прихлебнув сироп, Хельссе привередливо поморщился и оставил бокал на прилавке: «Давайте найдем уединенное место, где можно поговорить без помех».

Рейт условился с Тразом и Аначо, обернулся к Хельссе: «Пойдемте, я за вами».

Хельссе ненароком взглянул на главный вход, но предпочел покинуть таверну через боковую дверь, соединявшую ее с рестораном. Уходя, Рейт успел заметить человека, ввалившегося в таверну с улицы и дико озиравшегося по сторонам — Дордолио.

Хельссе игнорировал происходящее: «Неподалеку есть уютное кабаре, не слишком вульгарное — там гораздо спокойнее».

Они зашли в помещение с низким потолком, освещенное красными и синими лампами, с выкрашенными синей краской кабинками вдоль стен. На возвышении сидела группа музыкантов — двое играли на небольших гонгах и барабанах. Перед ними вышагивал из стороны в сторону, волнообразно изгибаясь, жилистый танцор. Хельссе выбрал кабинку у самого входа, как можно дальше от музыкантов. Они уселись на синие подушки. Секретарь заказал две рюмки «настойки дикого леса» — их скоро принесли.

Танцор скоро удалился. Музыканты взяли новые инструменты, похожие на гобой, флейту, виолончель и литавры. Рейт какое-то время прислушивался, сбитый с толку жалобным пиликаньем, глухими ударами литавр невпопад, внезапными возбужденными трелями флейты.

Хельссе предупредительно наклонился вперед: «Вы не знакомы с музыкой яо? Я так и думал. Исполняют традиционную пьесу: так называемый плач».

«В самом деле, импровизацию невозможно назвать радостной».

«Восприятие зависит от привычной эмоциональной шкалы слушателя, — Хельссе перечислил ряд музыкальных форм, в порядке убывающего оптимизма. — Не хочу сказать, что яо неизменно одержимы мрачными сожалениями. Для того, чтобы убедиться в обратном, достаточно побывать здесь в сезон балов».