Анна Скарфо - Проклятая

Да, но кровь-то уже собрали в ведро. Но вот только она этого не знала.

Поросенок визжит, и кровь по деревянному настилу стекает вниз.

Нет, я не забрала моего заявления. Можете себе представить, как прореагировал на это мой отец. И наверное, представляете себе, как плакала моя мама. До сих пор я рассказывала все, абсолютно все, ничего не скрывая, ничего не опуская и ничего не смягчая. Потому что речь шла обо мне, и только обо мне. Но вот мои родители – это совсем другое дело. И они прореагировали так, как прореагировал бы на их месте любой человек. Вы только представьте себе эти глаза. И эти слезы. И их страх. У меня-то самой страха никогда не было. А вот у них – да. Но ведь они правы. С их точки зрения правы. Я знаю только одно – что сейчас они со мной, на моей стороне. А вот это важно, только это. И я знаю только одно – что я не стала останавливаться.

То, что произошло потом, после того как я подала заявление, мне бы хотелось забыть. И те дни, и даже то, что было после этого.

Всего за несколько месяцев я потолстела на тридцать килограммов. Из-за стресса. Потому что я впервые осталась по-настоящему одна. И мне стало страшно.

Хотя было бы неправильно так говорить: ведь на моей стороне были карабинеры.

Я очень люблю своего папу, хотя почти никогда ему этого не говорю. Иногда мы с ним играем в карты. Или он провожает меня в бар, и мы покупаем себе мороженое.

И я очень люблю свою маму. Когда по ночам со мной случаются приступы астмы и я не могу лежать в постели – она тогда тоже встает и сидит со мной на кухне. Мы сидим вместе, рядышком. Вот так вот мы и сидим, обнявшись, всю ночь. Вот это настоящая любовь. И хотя она меня не понимает, хотя, может, ей и хотелось бы, чтобы сначала я рассказала обо всем ей, а не карабинерам, но она меня все равно любит, и она на моей стороне.

Но она не понимает, что я просто не могла сначала рассказать все это ей, что мне надо было раз и навсегда покончить с той, прошлой жизнью. И что если бы я ей все рассказала, то она бы, наверное, меня пожалела, но она бы ни за что мне не разрешила пойти в полицию.

Нет, я не забрала своего заявления. И вот теперь я сижу в саду, под мандариновым деревом.

Сегодня ночью я не стала спать дома. Сегодня ночью льет дождь, льет как из ведра, и мне холодно. Светит молчаливая луна. Но я все равно сижу здесь, так лучше. А завтра будет видно.

Ну вот, я опять начала думать о том, что будет завтра, и мне это нравится. Ни разу, за все эти три года, со мной ничего подобного еще не случалось. Это для меня совершенно новое ощущение. И именно это придает мне силы – силы пить льющийся с неба дождь и не плакать.

В окне я вижу сестренку. Она прижалась лицом к стеклу и высматривает меня. Но она ничего не знает.

Так я провела в саду всю ночь. Я никуда не убегала, но и не возвращалась в дом. Мне хочется пить, и я глотаю капли дождя. И это я-то, уже три года не плакавшая и не смотревшая на себя в зеркало, – и это я теперь пью эти небесные слезы, и они утоляют мою жажду.

19 сентября моя мама сходила в полицейское управление и подписалась под моим заявлением.

А 18 октября 2002 года генеральный прокурор Джузеппе Адорнато подписал распоряжение о прослушивании телефонов. И теперь мои разговоры прослушивают в прокуратуре.

– Приезжайте, приезжайте! Приезжайте скорее!

Звонок поступил на экстренный номер службы спасения – 112.

Это звонит Анна. Она плачет. Она кричит.

Машина приехала сразу же: полицейский участок совсем рядом.

Карабинерам пришлось долго стучаться в дверь.

Сначала Анна не отвечала, а потом не хотела открывать. А когда карабинерам наконец удалось войти, она плакала. Она была дома одна. Ее обнаружили на кухне: там она сидела за столом.

– Что случилось?

С виду все спокойно.

– Мне страшно. Мне страшно.

Карабинерам удалось ее успокоить. Анна крепко держит в руке большой стакан воды, пьет из него маленькими глотками и рассказывает:

– Я была дома одна, у себя в постели, ничего не делала. И вдруг услышала, как кто-то закричал: «Убирайся вон, шлюха! Убирайся! Если ты еще хоть что-нибудь скажешь карабинерам, мы сожжем тебя заживо, мы тебя убьем. Убирайся вон, шлюха!» Я ничего не ответила, но там продолжали кричать. А потом я услышала, как с места, взвизгнув тормозами, рванула машина. И тогда я встала с постели и вам позвонила. Это меня по-настоящему испугало.

– Этот процесс будет нелегким, Анна Мария. Тебе нужно быть готовой ко всему. Ну и, самое главное, если хочешь, чтобы я была твоим адвокатом, ты мне должна пообещать одну вещь, только одну: больше ты не должна ничего бояться. И ты должна рассказать все, что произошло, абсолютно все, без всяких околичностей. Ты должна рассказать все, потому что иначе тебе никто не поверит.

Такими были первые слова, которые сказала мне моя адвокатесса. Ее зовут Розальба Шарроне.

Она меня наставляла, говорила жестко:

– Тебя будут оскорблять, употреблять грубые слова. Они будут делать все, чтобы превратить тебя из жертвы в подстрекательницу. Ты и правда ко всему готова? Ведь ты останешься одна. Тебе придется делать все одной.

Ее слова были суровыми, но справедливыми. Она мне сразу понравилась, потому что говорит без обиняков и не пытается все облегчить. Наоборот, она сразу меня предупредила, предсказав, что произойдет.

Я называю ее «адвокатесса», хотя и знаю, что так говорить неграмотно.

Я мало училась, но вот зато речь у меня всегда была правильной. Я называю ее адвокатессой только потому, чтобы отличить ее от ее мужа, адвоката. Он известный адвокат по уголовным делам. Но и моя адвокатесса тоже большая умница. Да, она умница.

Мой процесс будет долгим, но я не собираюсь отступать. И даже когда я думаю, что мне, может, никто не поверит, что я проиграю, – даже и тогда я не иду на попятный.

Ну а когда падает духом адвокатесса, то вот тогда-то ободряю ее я. А вот когда прихожу в уныние я, ободряет меня она.

Розальба очень красивая. Красивая и высокая. Она всегда говорит прямо и по существу. Она из тех женщин, которые работают и всегда спешат. Она водит внедорожник с автоматической коробкой передач, курит синий «Пэлл-Мэлл» и не заправляет джинсы в сапоги. И походка у нее крепкая, мужская.

Иногда я даже живу у нее дома. То есть ночевать я возвращаюсь к себе домой, но вот зато день я провожу у нее. Ее дом для меня как убежище. А при доме у нее прекрасный сад, где полно разных растений и цветов. А еще у адвокатессы есть маленькая комнатная собачка по кличке Уго. Я ее просто обожаю, а она обожает меня, и мы ее тискаем и балуем.

Когда я только подхожу к воротам дома адвокатессы и только собираюсь в него позвонить, Уго уже чувствует, что это я, и бежит ко мне навстречу, чтобы поздороваться.