Ганс Доминик - Лучи смерти

Этот странный парад флагов был замечен из многих мест. Заметил его и командующий английской эскадрой Блейн. На расстоянии шестнадцати километров он даже и в сильную подзорную трубу видел только, что темный одноцветный флаг покрывает британский. Поэтому он отправил аэроплан на разведку. Раздраженный известием, что старые порванные тряпки висят над английскими флагами, он по телефону вызвал адмирала Моррисона.

Разговор со стороны англичанина отличался замечательной краткостью и глубиной. Адмирал Моррисон заявил, что его флот находится в состоянии почти открытого бунта, что его собственный корабль не проделал этой глупости, что он старается привести все в порядок. Ответ Блейна был краток и резок:

— Теперь без четверти час. Если в час тряпки еще будут висеть, я открываю стрельбу.

Адмирал Моррисон призвал капитана и офицеров своего корабля. Было без двенадцати минут час, когда они вошли к нему. От них он узнал, что английская эскадра подняла якоря и направляется к северу. Торопливо сообщил он им о своем собеседовании с Блейном. Без десяти час они уяснили себе положение. Конечно, английский флот удалялся на боевое расстояние в тридцать километров куда-то, где он, в случае боя, будет под прикрытием, в то время, как адмирал Блейн будет знать, где искать противника.

Без девяти минут час… Без восьми минут час…

Было совершенно невозможно заставить команду снять эти проклятые тряпки. Уже в течение часа тщетно пытались это сделать. Но не надо, по крайней мере, бесславно сдаваться, позволять подстрелить себя тут же на якоре. Без шести минут час с адмиральского корабля был дан приказ как можно быстрее поднять якорь и готовиться к бою.

Без четырех минут час были подняты все якоря. Без трех минут час, австралийский флот несся на всех парах, держа курс на юго-восток.

Адмирал Моррисон посмотрел на часы. Без одной минуты час! Он взошел на капитанский мостик со слабой надеждой, что англичане не приведут угрозы в исполнение, что ему самому удастся ввести флот под прикрытие пушек Ботани-бэй.

Но английские аэропланы уже взвились ввысь, и затрещали первые выстрелы. Сначала они не попадали в цель, но все ближе к кораблям падали в воду тяжелые снаряды, подымая бешеные водяные валы.

Было, конечно, очень мало шансов попасть на расстоянии тридцати или сорока километров в быстро движущийся корабль. Но для этого современная техника изобрела снаряды, представляющие собою усовершенствованные подводные мины. Они взрывались на глубине сорока метров под водой, потом выбрасывали волну, которая должна была положить на бок всякое судно на расстоянии пятисот метров. Как и всегда, усовершенствовалось не только нападение, но и защита. Военные суда были снабжены особыми приспособлениями, оказывающими до известной степени сопротивление волнам.

Выстрелы англичан следовали один за другим. Адмирал Моррисон растянул свои суда на большое расстояние, чтобы выбраться из этого водоворота. Австралийцы тоже стреляли насколько позволяли пушки, аэропланы же корректировали стрельбу

Все же дело обстояло плохо с судами Моррисона. «Каледония» уже легла на бок, случайный снаряд превратил «Александра» в кучу стальных опилков и желтоватого дыма. Правда, австралийские канониры задели несколько судов противника, а одному из аэропланов удалось сбросить бомбу на палубу «Альцеста» и превратить его в развалины, но было ясно, что австралийский флот сражается за честь флага… Только какого флага.

При этой мысли горькая улыбка показалась на лице адмирала Моррисона. За каприз вывесить тряпку, его флот не на жизнь, а на смерть бился с превосходными силами противника, ради этого каприза он должен был в противовес приказам своего правительства, сражаться с флотом, с которым ему было предписано сохранить дружеские отношения. Но адмирал Моррисон находился под гнетом обстоятельств и решил вытерпеть до конца.

Сообщение одного из аэропланов привлекло его внимание.

«Английский бронированный крейсер „Алкион“ лег на бок. Выстрелов с нашей стороны не было».

Последовало известие с другого аэроплана:

«„Амфитрит“ идет ко дну. Мы не стреляли».

Третье сообщение следовало непосредственно за вторым.

«„Ниобея“ гибнет. Вероятно, работают подводные лодки».

Ближайшие минуты принесли еще полдюжины подобных известий, пока адмирал Блейн не отказался от неравной битвы и не бежал на север с остатками своего флота.

Адмирал Моррисон собрал остатки своей эскадры и направился к тому месту, где до сих пор стоял английский флот. По окончании боя моряки были обязаны спасать оставшихся в живых.

На полпути им встретились сто подводных лодок. Килевой линией тянулись над водой эти тяжелые бронированные крейсера, какими никогда не обладала Австралия. Они двигались быстро и подоспели в одно мгновение.

Это могли быть враги, но ни одному человеку во всем австралийском флоте не пришла эта мысль. Все они — от капитана до простого канонира увидели в этих лодках спасение от неминуемой гибели и шумно приветствовали их. На одной из лодок взвился красноватый шар, распластался по ветру и оказался звездным флагом Соединенных Штатов. То были американские подводные лодки, вмешавшиеся в дело под предводительством адмирала Виллькокса. Незнакомый с последними решениями Цируса Стонарда, Виллькокс увидел бой австралийского флота с превосходящими его по силе англичанами. Дипломаты могли делать, что угодно. Морской волк Виллькокс знал только, что Австралия скоро присоединится к Америке. Этого ему было достаточно.

Австралийский флот вошел в Сиднейскую гавань. Американский подводный флот последовал туда же по внезапному решению адмирала Виллькокса. Ни мало не заботясь о дипломатических обычаях, — он решил, что надо ковать железо, пока горячо.

Весть о поражении и вмешательстве американцев по радио опередила оба флота. В течение часа дома Сиднея дрожали под огнем выстрелов. Потом пришло освобождение, американцы принесли с собой победу. Их встречали ликованием. Никто во всем Сиднее не думал об обычной работе. Улицы чернели густыми толпами, а фасады домов утопали во флагах.

Одним из немногих, не принимавших участия в этом всеобщем ликовании, был австралийский премьер мистер Эппльби. Государственный деятель, озабоченный мыслью о будущем, явился к английскому послу Макнейлю не без определенного плана.

Англичанин принял его холодно и высокомерно; изумление его было так подчеркнуто, что его вряд ли можно было счесть естественным.

— Что вам угодно, господин премьер-министр? Я думаю, нам не о чем говорит после этой истории.

Мистер Эппльби был готов к подобному приему.

— Разрешите мне быть другого мнения о событиях!