Борис Толчинский - Нарбоннский вепрь (Божественный мир)

-- Ваше чутье выше всяких похвал, мой самый любимый дядюшка, -лучезарно улыбаясь, молвила она.

А он, не отрывая глаз от ее совершенного тела, лишь по пояс пребывающего в воде, приложил обе руки к груди и изрек самым проникновенным тоном:

-- Dukle laudari a laudato viro.30

-- Vir bonus et prudens,31 -- в тон ему ответила София Юстина.

"Как приятно созерцать двух самых талантливых в этой стране негодяев, ненавидящих друг друга, но, тем не менее, совместно стряпающих мошенничество в деле, касающемся государственной ереси! -- с удовольствием подумал князь Корнелий. -- Страшная тайна свяжет нас, меня и ее, пока мы живы. О, как досадно, что одни лишь мы присутствуем на сцене и что театр пуст!".

Читатель помнит: один зритель все же есть -- не в зале он, а подглядывает из-за кулис, где его оставила София.

-- И что же, дядюшка, ваш январский подарок похож на сына ересиарха?

-- Не совсем, моя милая Софи, лицо другое, равно как и старый раб не вполне смахивает на самого ересиарха.

-- Ох, это так печально!

-- Пусть такая мелочь не тревожит вас, дражайшая племянница. При поимке еретики наверняка окажут сопротивление, и стражам порядка придется применить силу...

"Он предлагает разукрасить собственных рабов так, чтобы их нельзя было отличить от избитых до полусмерти Ульпинов, -- поняла София. -- И все-таки это очень рискованно!".

-- У меня есть идея получше, -- заметила она. -- Мой старый слуга мэтр Давид способен творить чудеса с человеческими лицами.

-- Разумно, -- кивнул сенатор. -- Но вы, конечно, понимаете, что после этой демонстрации своего искусства мэтру Давиду придется исчезнуть навсегда.

-- Он нас не выдаст, -- быстро сказала София.

-- Я бы на вашем месте не стал рисковать, дорогая. Кто знает, чего ждать от иудея. К тому же он всего лишь ваш раб.

-- Уже нет. Я его отпустила...

-- Тем более, -- кивнул Корнелий. -- Вам останется лишь чуть подтолкнуть его по направлению к богам. Ну же, Софи! К чему сомнения? Omnes una manet nox.32

-- А в ваших рабах вы уверены, дядя? Они не подведут?!

-- Я пообещаю им свободу, -- с сатанинской ухмылкой сказал сенатор, -и я думаю, они согласятся, так как известно, что я всегда держу слово.

-- А я добавлю им немного денег, -- подхватила княгиня, -- чтобы они имели чем оплатить услуги Харона.

-- Уж вы не поскупитесь, дражайшая племянница: денег должно хватить на всех.

-- Кого еще вы имеете в виду?

-- Всех, кому суждено сопровождать так называемых Ульпинов по дороге из Темисии в Пифон. Ведь мы же не хотим, чтобы наши друзья раньше времени поняли, что мы намерены принести их в жертву богам!

-- Вы опять правы, дядя: это было бы слишком жестоко.

Корнелий Марцеллин и София Юстина с облегчением рассмеялись, скрепляя этим смехом свой удивительный союз -- и, заодно, смертный приговор ни в чем не повинным людям, слишком ничтожным, чтобы их жизни имели собственный вес в глазах обоих потомков Великого Основателя. Внезапно княгиня оборвала смех и сказала:

-- Дражайший дядя! Вы оказываете мне большую услугу, которую я принимаю по единственной причине: я не желаю доставлять вам огорчение своим отказом.

"Нет, она совершенно очаровательна в своей кокетливой невинности! -подумал Корнелий. -- Она сидит здесь, демонстрируя мне свои обнаженные прелести, а еще более чудесные прелести пока скрывая -- и зная, как страстно мечтаю я прикоснуться к тем и к другим, -- и делает мне одолжение тем, что я ее спасаю! О, если бы она была иной, я перестал бы ее любить и уважать!".

-- Вы само великодушие, милая Софи!

-- Скажите, дядя, могу ли я что-нибудь для вас сделать?

"Умничка, ты не забываешь об оплате. И верно: за мою услугу тебе придется дорого заплатить! Право же, я даже не знаю, как начать..."

София заметила, как заалели уши сенатора.

-- Не смущайтесь, дражайший дядюшка, говорите! Я вся во внимании!

-- Мне ничего от вас не нужно, я счастлив уже тем, что развеял вашу грусть, -- выдавили его побелевшие уста.

"Сейчас я нанесу ответный удар, -- с наслаждением подумала она, -- и погляжу, удастся ли тебе отбить его, пафосской веры сын!".

-- Я ничего не слышу, дядя, вы говорите так тихо! Прошу вас, подойдите ко мне. Или нет, стойте, не подходите, боюсь, вода и пена забрызгают ваш чудесный калазирис; я сама подойду к вам.

С этими словами она вынырнула из бассейна вся. Князь Корнелий побледнел: черными были только волосы на голове, все остальное тело оказалось белее самого нежного молока; даже лобок был тщательно выбрит, и сенатор едва сумел отвести от него потрясенный взор.

-- Слишком хороша, чтобы испытывать смущение... -- пробормотал он.

Она почти вплотную подошла к нему и заглянула в его глаза.

-- Теперь я вас услышу, дядя, -- с придыханием произнесла она. -- Прошу вас, говорите!

-- Вы хотите знать мое самое заветное желание? -- перебарывая спазм в горле, прошептал Корнелий.

-- Да, и обещаю его исполнить.

-- О-о-о... -- застонал сенатор. -- Вы, воплощенная Афродита, родившаяся из пены этого бассейна, и я, первый человек, сумевший по достоинству оценить вас...

Тут София услышала негромкий стон в отдалении, который издали уста, более близкие ей, чем уста князя Корнелия, -- и она поняла, что зашла в своей игре чуть дальше, чем позволяли чувства Марсия Милиссина. Она прошла через упоительное наслаждение, когда пикировалась с дядей, зная, что любовник видит ее, -- но теперь наслаждение превратилось в страх, в подлинный ужас. "Если Марс ворвется сюда, мы погибнем, все трое", -пронеслось в ее мозгу, и она мгновенно приняла решение. Оттолкнув дядю, она с криком бросилась обратно в бассейн.

А он, увидав ужас, отразившийся на ее лице, и не зная истинной его причины, решил, что это его слова внушили Софии такой страх. Это изумило его; София не была наивной девочкой -- будь он проклят, если она не знала, чем все закончится, с самого начала; с какой бы стати ей иначе приглашать его сюда, в зал бассейна?!

-- Ох, дядя, простите меня, -- выкрикнула она из воды. -- Простите, ради Творца и всех великих аватаров! Я смутила вас. Вы, чистый, непорочный человек, благородный князь, явились, чтобы спасти меня, а я, растленная девчонка, расхаживала тут голой перед вами! О, дядя, мне так стыдно!

"Да она просто издевается надо мной! Забери меня Эреб! Ей -- стыдно?! Ей, выставившей мне на обозрение свой выбритый лобок! Клянусь -- чем бы мне поклясться? -- а-а-а, дьявол, клянусь твоим хвостом, копытами и рогами, заставлю я ее о содеянном пожалеть!".

Похоже, огонь ярости, воспылавший меж глазных щелей сенатора, не на шутку испугал Софию. Она поняла, что сделала неверный ход, -- и перешла в наступление:

-- Вы тоже, дядя, хороши! Почему вы не остановили меня?

-- Да потому, дражайшая София, -- проскрежетал Корнелий, -- что я безумно вас хочу, хочу с самого вашего детства, и будь я проклят, если вы этого не знаете, опять же, с самого вашего детства!