Борис Толчинский - Нарбоннский вепрь (Божественный мир)

"Марсий, милый, ради Творца, молю, держи себя в руках! -- пронеслось в мозгу Софии. -- Какая же я дура, что позволила тебе смотреть нас и слушать!".

-- Ступайте, дядя, прочь! -- вскричала она. -- Страшные вещи вы говорите! Это великий грех, думать об инцесте! Я же ваша племянница, дочь вашей родной сестры!

"К Эребу! А мне плевать, кого ты дочь! Я даже собственную дочь...", -едва не выкрикнул сенатор Марцеллин.

Однако он сдержался; проиграв в одном, он не имел права проигрывать повсюду. Скорее по инерции, чем в порыве гнева, он воскликнул:

-- Может, то и грех! Но я столь сильно люблю вас, София, что готов упасть к вашим ногам, готов пресмыкаться пред вами, как презренный раб, готов, наконец, письменно оформить отказ от всех возможных притязаний на Квиринальский дворец -- лишь бы на одно мгновение познать ласку вашего божественного тела!

Нет, никакие усилия тренированной воли не смогли сдержать искреннего изумления, отразившегося на лице Софии Юстины. Она и не подозревала, что дядя готов зайти столь далеко в своем безумном желании обладать ею.

В то же мгновение раздался крик и грохот, заставивший его замереть с выражением холодного ужаса на лице, а ее -- всего лишь закрыть глаза от страха, потому что ужас она уже испытала. "Это конец, -- решила она, -сейчас Марс ворвется и убьет его".

Однако ничего подобного не случилось: после крика и грохота явилась тишина, какая бывает на кладбище в ночь новолуния.

Когда она открыла глаза, Корнелия Марцеллина не оказалось в зале. София Юстина застонала от горечи и обиды. Партия, развивавшаяся так красиво на всем своем протяжении, неожиданно завершилась, вопреки всем правилам древней игры, позорным поражением обоих игроков.

Но нет! Партия продолжалась -- сенатор Марцеллин, выйдя откуда-то из-за ее спины, в упор на нее глядя, спросил:

-- Кто это был, София?

-- Какой-нибудь мой раб, -- пролепетала она, чтобы что-то ответить.

Он криво усмехнулся:

-- Ваш раб! Воистину, ваш раб, более счастливый, чем я, сенатор!

-- Молю вас, замолчите! -- простонала она.

-- А не замолчу?

"Так вас заставят замолчать", -- ответил ему ее взгляд.

Корнелий Марцеллин помолчал минуту, размышляя над ситуацией, а затем сказал:

-- Сдается мне, нам с вами ничего не угрожает, милая племянница: ваш раб не осмелится на нас напасть.

-- О, вы его не знаете, дядя, -- он осмелится напасть даже на дьявола, если почует, что дьявол угрожает мне.

-- Но я-то вам не угрожал.

-- Молю вас, замолчите.

-- Я знаю ваших рабов, милая Софи. Среди них нет столь смелых, чтобы решили выступить против дьявола.

-- Этот раб у меня недавно. Вы его не знаете.

-- Зато я знаю вас! Позволите ли вы какому-то рабу, тем паче недавно приобретенному, подслушивать нас? Да ни за что!

-- Вы невозможны, дядя. Любой на вашем месте давно б уже меня покинул.

-- А я не уйду. Мне любопытно, кто же нас подслушивал. Клянусь Гадесом, Софи, это мое право -- знать, кому еще, кроме вас, я имел глупость выболтать свои тайны!

-- Ну хорошо, -- устало вздохнув, проговорила княгиня, -- я скажу. Вам нечего опасаться, дядя: это был мой муж.

-- Ваш муж?! -- сенатор сделал большие глаза и рассмеялся.

"Я делаю ошибки, одну за другой, -- с отчаянием поняла София. -- Он мне не верит! Но не могу же я ему сказать, кто там в самом деле!".

-- Я верна своему мужу, как Лукреция была верна Тарквинию Коллатину, да будет вам известно, и сомневаться в моей верности ему вы не имеете права! -с достоинством истинной царицы воскликнула она.

-- В вас от незабвенной Лукреции, моя дражайшая, лишь только то, что ваша мать, моя сестра, носит имя Лукреции, -- со смехом отозвался Корнелий. -- Еще скажите, что вы любите своего мужа Юния Лонгина с того самого дня, когда ваш отец Тит Юстин заставил вас выйти за него, потому что нуждался в содействии его отца в одном весьма и весьма щекотливом дельце -- вы помните, в каком?

"О-о-о... -- мысленно простонала София, ощущая себя загнанной в угол. -- Он видит меня насквозь! Лучше я буду молчать, а для мести выберу другое время".

-- Впрочем, дорогая, я не стану требовать с вас княжеской клятвы, потому что вы лжете.

-- Да как вы смеете! Пойдите прочь, лукавый Мом!

-- Хорошо, я уйду -- и отправлюсь на виллу вашего мужа, где вы были вчера с принцессой Кримхильдой и откуда затем возвратились, совершив незаконный полет над озером Феб, где вас едва не изловили наши доблестные стражи порядка.

"Он все знает, все! Но откуда?!! То-то он часто поминает дьявола -- он сам не человек, а дьявол, Аргус тысячеглазый!".

-- Так мне уйти, дражайшая племянница?

-- Делайте что хотите. И думайте что хотите. Мне уже все равно. Но знайте, -- в голосе Софии Юстины зазвучал металл, -- когда Афродиту загоняют в угол, она становится Гекатой!

"Ого-го-го! -- подумал Корнелий Марцеллин. -- Крепко же я ее прижал! Увы, больше она мне ничего не скажет. А хотелось бы знать, кто у нее там прячется. Ничего, когда-нибудь этот счастливчик сам себя выдаст -- вот тогда я его уничтожу и займу его место. А до той поры придется потерпеть! Право же, Софи чересчур хороша, чтобы иметь ее всю и сразу!".

-- Не будем развивать эту тему, -- примирительно сказал он. -- Вас удовлетворит, если я начну думать, что в соседней комнате был человек под условным именем Купидон?

Она улыбнулась, удовлетворенная изяществом, с которым Корнелий вывел их обоих из затруднительного положения.

-- Иногда вы бываете просто неподражаемы, дядя.

-- Я учусь у вас, прекраснейшее создание среди всех живущих под Божественным Эфиром. О, если б только вы, рожденная из пены волн...

-- Как, вы опять?!

Он лукаво подмигнул ей, отчего Софию вновь пронзила нервная дрожь, и заговорщически заметил:

-- Сдается мне, ваш Купидон улетел. Он больше нас не слышит.

"Действительно, странно. После такого взрыва -- тишина! Уж не случилось ли беды с моим Марсом?", -- подумала она, и сердце отчаянно забилось.

Корнелий Марцеллин приблизился к самой кромке воды и, точно желая проверить свое предположение, наклонился к Софии:

-- Ну, все еще не верите?!

Она вдруг ощутила жгучее желание схватить дядю за ногу и столкнуть в воду, а самой выпрыгнуть -- и поглядеть, как будет он барахтаться в ее бассейне, весь, целиком, в своем роскошном калазирисе, с сенаторской звездой и княжеской диадемой... Она подавила в себе это желание, потому что знала, сколь страшно мстит Корнелий Марцеллин за унижения; пока что была игра -вот пусть игра игрой и остается!

-- Да, пожалуй, вы правы, Купидон улетел, -- и она лучисто улыбнулась ему.

-- Ага, значит, это все-таки был Купидон, -- рассмеялся сенатор и вдруг, сменив ироничный тон на страстный, заговорил: -- Вы самая восхитительная женщина на свете, София! Вы лживы до мозга костей, вы способны думать лишь о себе и собственных удовольствиях, вам доставляет радость понукать другими, вас переполняет желание царить над всеми мужчинами сразу, вы полагаете себя центром Мироздания -- и я готов согласиться с вами: вы этого достойны! И я такой! Я ничуть не лучше и не хуже вас! Вся разница между нами только в том, что Творец создал меня мужчиной, а вас -- женщиной! Он создал нас друг для друга, поймите это! Вы читаете мои мысли -- и я вижу вас насквозь! Вместе мы всемогущи! Нас ничего не разделяет, ничего!