Борис Толчинский - Нарбоннский вепрь (Божественный мир)

-- Я подумаю, что можно сделать, милая Софи.

...Отпустив дядю, София Юстина первым делом отправила слуг на Форум. Им надлежало захватить в качестве улик цепи, которыми к "позорному столбу" были прикованы еретики Ульпины, и, соблюдая все предосторожности, снять с этих цепей отпечатки пальцев.

Несколькими минутами спустя, еще не покинув дворец Юстинов, Корнелий Марцеллин осознал, какие страшные вещи изрекли его предательские уста. "Не могу поверить, что я все это говорил, -- мысленно клял он себя. -- Будь я проклят, если Софи не подмешала в свою ванну какого-нибудь дурмана! Ecce femina!36 С каждым часом я все больше и больше влюбляюсь в нее...".

Вернувшись домой, сенатор послал своих слуг с тем же самым заданием, которое дала своим слугам княгиня София. Скоро слуги князя Корнелия воротились и доложили хозяину, что цепей возле позорного столба они не обнаружили, зато повстречали слуг Софии Юстины, покидавших Форум. Эта новость привела обычно невозмутимого сенатора в такой неописуемый гнев, что слуги, принесшие злополучную весть, не дожидаясь, когда этот гнев обрушится на их головы, поспешили укрыться в апартаментах сердобольной Доротеи Марцеллины. Впрочем, это им не помогло, потому что вскоре хозяин объявился там, и по более веской причине, -- ему предстоял серьезный разговор с дочерью.

Идея выдать Доротею за Варга явилась ему спонтанно, не исключено даже, под воздействием дурманящего аромата, но, чем больше князь Корнелий размышлял над этой идеей, тем более замечательной она ему казалась. Он пришел к выводу, что приобрел согласие Софии Юстины на этот брак не столь уж дорогой ценой -- цена, которую придется заплатить самой Софии, будет куда дороже! Настроение его улучшилось; относительно же участи отца и сына Интеликов, сенатор, поразмыслив немного, заключил, что им пока ничего не угрожает.

Он, между прочим, оказался прав. Когда княгиня София получила искомые отпечатки пальцев, хитроумный политик победил в ней алчущую мести женщину. Она великодушно пощадила своих врагов -- дабы затем, когда-нибудь, когда это окажется по-настоящему полезным ей, с помощью этих улик превратить своих врагов в своих рабов.

Вместе с князем Корнелием ушел мэтр Давид, модельер и цирюльник княгини Софии; он еще не знал, что покидает дворец Юстинов, ставший ему родным домом, навсегда: добрая молодая хозяйка обменяла преданного слугу на ценную услугу своего дяди.

А вот князь Марсий Милиссин вскоре вернулся к своей возлюбленной и имел, между прочим, с ней тяжелый разговор. В частности, София строго-настрого воспретила любовнику являться во дворец Юстинов, даже под благовидным предлогом, потому что лукавый, вероломный и к тому же влюбленный в собственную племянницу сенатор Марцеллин наверняка установит тотальную слежку за дворцом княгини Софии, дабы разведать, кто скрывается под "условным именем Купидон". На это князь Марсий заметил, что не станет, подобно презренному уличному воришке, бегать от ищеек мерзавца и извращенца и что первым нанесет удар, попросту вызвав негодяя-сенатора на дуэль. Окончательное объяснение любовникам пришлось отложить, так как майордом доложил хозяйке о прибытии во дворец его светлости герцога Нарбоннского Круна.

Крун приехал по приглашению самой княгини, которое она передала через курьера; в приглашении говорилось о важном деле, не терпящем ни малейшего отлагательства.

Глава восьмая,

в которой благородный варвар решается поднять руку на женщину, а светлейший князь делает долгожданный подарок своей любимой дочери

148-й Год Химеры (1785),

день 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Юстинов

Княгиня София Юстина приняла герцога Круна в своем личном кабинете. Комната, называвшаяся кабинетом, представляла собой обширное помещение с огромным столом из красного дерева у широкого фигурного окна, богатыми креслами, покрытыми бархатными паласами, а также длинной двуспальной софой, в которой человек, даже обладающий комплекцией герцога Круна, рисковал утонуть.

Правитель нарбоннских галлов застал молодую хозяйку восседающей в одном из названных богатых кресел. Крун поразился изменениям, которые претерпел облик Софии Юстины, а ведь расстались они не далее как минувшим вечером!

Прекрасная княгиня была одета в длинное платье сиреневого муара. Это платье не имело ни единого выреза, так что Крун, ожидавший -- и втайне мечтавший -- снова увидеть алебастровое тело Софии, узрел лишь лебединую шею, возвышающуюся над этим платьем, и горестное лицо с огромными, полными слез и оттого блистающими, точно агаты, очами. Точеная рука грациозно возделась и пригласила герцога занять кресло напротив того, где сидела София.

-- Что произошло, княгиня? У вас такой вид, точно вы... клянусь богами, точно вы потеряли близкого человека!

-- Ваша проницательность делает вам честь, герцог, -- чуть подрагивающим голосом ответила она. -- Вы почти угадали: я могу его потерять! Человека, который мне по-настоящему дорог!

-- Кого?

-- Близкого человека, как сказали вы. Я предпочитаю называть его своим другом, ибо слово "дружба" вмещает все мои чувства к нему.

-- Проклятие! Вы скажете, кто это?! Наверное, я его знаю, если вы позвали именно меня!

София Юстина издала глубокий и печальный вздох.

-- Садитесь, ваша светлость. Нынче мне предстоит принять тяжелое решение. Возможно, самое тяжелое в жизни. Мне предстоит сделать выбор между дружбой и долгом. Я хочу, чтобы вы дали мне совет. Вы -- мужчина, и вы -воин, и вы -- честный, благородный человек, вы сами прошли через этот выбор. Уверена, никто не сумеет разрешить мои сомнения лучше, чем вы.

Крун, завороженный этими словами и этим тоном, повиновался. Увидеть такой самоуверенную Софию Юстину -- подавленной, смущенной, растерянной, неспособной принять решение без посторонней помощи -- он не чаял, а то, что она обратилась за советом к нему, к варвару, неосознанно льстило его самолюбию.

-- Мой выбор известен вам, -- сказал герцог. -- Я предпочел долг дружбе.

-- Знаю... -- она устремила налитые слезами печальные глаза навстречу глазам Круна и медленно проговорила: -- Друг, которого я рискую потерять, -это, герцог, вы.

-- Я?!

-- Выслушайте меня, ваша светлость. Боги, взирающие на нас с небес, не позволят мне солгать. Они знают, сколько сил и сколько души я вложила, устраивая мир между народами наших стран. Они знают, сколько мужества пришлось явить вам ради достижения мира. Боги, в отличие от людей, не считают вас предателем своего народа. Но люди!.. Ах, люди, недостойное человеческое племя! Они готовы на все, воистину на все, дабы разрушить счастье себе подобных!

-- Скажите мне, кто они, скажите! Кто мечтает сорвать мир? Я желаю знать имена этих негодяев!