Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.

Я сидел на носу, следя за ходом лодки, и вскоре услышал, что грохот волн усилился. Несомненно, недалеко была суша, я крикнул: "Берег!" Яркая молния, заполнив небесный свод, на мгновение осветила прибрежную полосу и даже пески и чахлый камыш, росший на уровне прилива. Снова стало темно, и нам наконец удалось перевести дух; такое можно испытать, когда посреди града извергаемых вулканом камней один из них - целая скала - пролетает мимо и врезается в землю у ваших ног. Что делать, мы не знали - волны окружали нас повсюду; они ревели и, разбиваясь, бросали брызги нам в лицо.

С немалым трудом и опасностью удалось изменить курс и отдалиться от берега. Я крикнул своим спутникам, что надо готовиться к кораблекрушению и привязать себя к веслу или к какой-нибудь доске, способной удержать человека на воде. Сам я был превосходным пловцом; вид моря пробуждал во мне чувства, подобные тем, которые испытывает охотник, заслышав, как свора его собак гонит зверя. Мне нравилось чувствовать, как волны пытаются накрыть меня и одолеть, а я плыву себе куда хочу, наперекор их злобному натиску.

Адриан также умел плавать, но по слабости здоровья не получал от этого занятия удовольствия, а потому и не преуспел в нем. Но что мог сделать самый лучший пловец посреди разъяренной стихии? Я был бессилен помочь своим спутникам, ибо шум волн не позволял нам даже слышать друг друга; к тому же волны то и дело перехлестывали через борт и я с трудом успевал вычерпывать быстро прибывавшую воду. Непроглядную тьму вокруг разрывали только молнии; иногда огненные стрелы падали в море; тучи закручивались воронками, взбивая под собой воду, и целые столбы соленых брызг вставали им навстречу.

Свирепый ветер гнал тучи; небо и море смешивались в этом хаосе. У нас сорвало планширы; единственный парус, разодранный в клочья, был унесен бурей.

Пришлось срубить мачту и выбросить из лодки все лишнее. Клара пыталась помогать мне вычерпывать воду; когда она подняла глаза на сверкнувшую молнию, я увидел в ее взгляде смирение, победившее страх. Нам дарована сила, которая в самые страшные минуты поддерживает наш слабый дух и помогает сносить жесточайшую пытку с той твердостью, какую в счастливые часы мы в себе даже не подозреваем. Неистовое биение сердца сменилось спокойствием, более страшным, чем буря. То было спокойствие игрока, самоубийцы и убийцы - когда вот-вот будет брошена последняя кость, поднесен ко рту бокал с ядом, нанесен смертельный удар.

Так прошли часы - часы, способные состарить безбородого юношу и посеребрить шелковистые кудри ребенка; часы, когда все длился и длился несмолкаемый грохот и порывы ветра становились все яростнее. Лодка взлетала на гребень огромной волны, затем стремительно ныряла в глубокую водную ложбину или вертелась, дрожа, между водными громадами, готовыми в лю-Том III. Глава девятая 461 бой миг сомкнуться над ней. Был момент, когда буря, казалось, стихла; но ветер только собирал силы, чтобы с еще большим остервенением вступить в схватку с морем. Волна ударила в корму, и у Адриана вырвало из рук руль.

- Мы погибли! - воскликнула Клара. - Спасайтесь! Спасайтесь!

Вспышка молнии осветила бедную девочку на дне лодки, уже полной воды, готовую захлебнуться; Адриан подхватил ее. Лишившись руля, лодка пошла прямо на волну; вода накрыла ее. Я услышал крик, сам крикнул, что мы погибаем, и тут же оказался в воде. При очередной вспышке молнии я увидел рядом с собой киль нашей лодки, ухватился за него и стал искать взглядом своих спутников. Мне показалось, что невдалеке я вижу Адриана, держащегося за весло. Отпустив борт лодки, я ринулся туда, с нечеловеческой силой преодолевая сопротивление волн. Когда эта надежда не оправдалась, на смену ей пришли инстинктивная воля к жизни и ожесточение против злой, враждебной силы. Я противился волнам, я отбрасывал их от себя, как боролся бы с острыми клыками льва, готовыми вонзиться мне в грудь. Побежденный одной волной, я взбирался на другую, ощущая на губах горделивую усмешку торжества над стихией.

После того как шторм пригнал нас к берегу, мы все время находились недалеко от него. Вспышки молнии озаряли полоску суши, но добирался я с трудом: каждая волна, отступая, тянула в пучину. Порой я уже ощущал под ногами песок, а потом вновь оказывался на глубине. Руки мои слабели; дышать становилось труднее, ибо в рот часто попадала вода. В голове беспорядочно метались мысли; помнится, больше всего хотелось лечь на землю, чтобы волны больше не терзали ослабевшее тело и шум их не звучал в ушах. Не ради спасения жизни, а лишь ради желанного отдыха я сделал последнее усилие. Берег в этом месте шел уступами, я смог встать на ноги, тут же был отброшен назад, - но ухватился за выступавший над водой камень и на миг получил передышку. Пользуясь отливом, я побежал по песку и без чувств упал на влажные камыши.

Вероятно, я долго пролежал так; ибо когда я с трудом открыл глаза, их встретил свет утра. Все вокруг переменилось; надо мной неслись серые облака; по временам между ними появлялись озера чистой синевы. На востоке, над волнами Адриатики, все ярче струился поток света; он превращал серое небо в розовое и наконец залил золотом и небо и воду.

Я пришел в чувство, но находился в каком-то оцепенении и ничего не мог вспомнить. Блаженный отдых оказался кратким; ко мне подползала змея, чтобы укусом заставить очнуться. Первым инстинктивным движением моим было вскочить. Но тело и тут плохо мне повиновалось: колени подгибались, мускулы утратили силу. Однако я все еще надеялся, что кто-то из любимых спутников выброшен, подобно мне, полуживым на берег, и постарался вернуть себе силы. Я выжал из волос морскую воду; солнечные лучи вскоре согрели меня.

462

Последний человек

Вместе с телесными силами вернулось и безысходное отчаяние, которое отныне должно было стать моим уделом. Я побежал по берегу, громко выкликая любимые имена. Море поглощало мой слабый голос, отвечая на него безжалостным шумом. Я взобрался на ближайшее дерево, но смог различить лишь пески, окруженные сосновым лесом, и море до самого горизонта. Напрасно продолжал я поиски; выброшенная нами мачта со спутанными снастями и обрывками паруса - вот все, что осталось от нашей лодки. Иногда я останавливался и в отчаянии заламывал руки. Я обвинял землю, небо, весь порядок вещей и Всемогущего, Который дурно управлял им. Порой я бросался ничком на песок, и вой ветра, подражавший человеческому голосу, вновь внушал мне обманчивую надежду. Будь вблизи хоть какой-нибудь челн, я вышел бы в море, нашел в злобных волнах дорогие останки погибших и, обняв их, разделил бы их участь.

Так прошел день; каждый миг его казался вечностью; но, когда миновали многие часы, я подивился быстрому бегу времени. Однако горькая чаша еще не была выпита мною до дна; я не убедился еще в моей потере, не ощутил каждым нервом и каждым биением сердца, что из всего человеческого рода я остался ОДИН, ЧТО Я - ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК.