Ирина Белояр - Уайтбол

Это было почти правдой: температура вошла в норму, а нервы не в счет. Домой явился под утро, долго не мог уснуть, теперь казалось — будто и не спал вообще… В голове крутилась всякая ерунда. Безобидная, но даже такая оставляла неприятный осадок.

— Почему ты не отказался идти в маршрут?

— По-моему, каждый день отсрочки затягивает у нас у всех петлю на шее. Лучше бы не копить без нужды нездоровое напряжение. В наших условиях оно чревато взрывом.

Саша прошла еще несколько шагов, обернулась:

— Миш. Сегодня уже отработаем, раз вышли. А с завтрашнего дня ты берешь несколько отгулов. И не спорь, пожалуйста. Ты в очень плохой форме и знаешь об этом.

Скажите, какая трогательная забота, сейчас разрыдаюсь.

— Вчера нужно было думать о моем самочувствии, — буркнул я.

— Что?..

— Заводить меня не следовало. Давить на совесть, на нервы, грузить апокалиптическими прогнозами… психолог, твою мать.

Саша долго, бесстрастно смотрит на меня.

— Так. Давай по порядку. Что было вчера.

Останавливаюсь. Гляжу на попутчицу, и постепенно до меня доходит: она действительно не знает, что было вчера. Так же, как я четыре дня тому назад. Когда, сам того не подозревая, якобы отнес снаряжение кладовщику, перед тем, как ехать сдаваться ментам…

Что это все значит? Индивидуальные галлюцинации, у каждого свои? Или сны? Впрочем, какая разница: произошло, приснилось, прибредилось… Здесь это однофигственно.

— Долгий разговор, Сашка. После. Какие у нас планы?

— В смысле.

— На сейчас у нас какие планы?

— Моя программа — наблюдать за тобой. Твоя — не знаю. Наверно, идем вперед и ждем сюрпризов.

Лучше бы она не говорила слова «сюрприз». Пока не сказала — все было туда-сюда. Обычное тошнотворное натянутое спокойствие. Кодовое слово проткнуло в спокойствии дырку. Сквозь дырку грозила рвануть наружу отвратительная истерика.

Я присел на поваленный ствол:

— Если планов нет — может, не пойдем никуда? Побудем на берегу какое-то время. Глядишь, ничего не произойдет. Потом — обратно. Всем хорошо.

— Тогда зачем вообще было идти.

Зачем? Хрен его знает. Просто неопределенность стала невыносимой, а пытаться бежать с базы — еще страшнее, чем ломиться в маршрут. Вот и все мотивы.

Может быть, Ри прав: запас прочности у нашего Города огромен. Только мне от этого не легче. Я — та самая щепка, которая летит, когда лес рубят.

И остальным тоже не легче. Все мы здесь щепки…

Тут будто что-то щелкнуло внутри. Ни с того, ни с сего вспомнился сегодняшний сон. Появилась сумасшедшая мысль. Появившись, тут же полностью завладела сознанием…

— Саш, ответь мне на один вопрос. Предельно честно.

— Спрашивай, а там посмотрим, — безразличным тоном ответила напарница.

— Венский показывал тебе мою историю болезни?

— Какую историю.

— Мою историю болезни десятилетней давности. После аварии. Диалоги с психотерапевтом. Сеансы гипноза.

— Не помню ничего подобного.

— Зачем ты врешь?

Зачем тут, на базе, все до единого врут и темнят? Заговор какой-то — ни от кого моральной поддержки не дождешься…

— Скажи правду, Саш. Пожалуйста. Это уже ничего не изменит.

— Никаких твоих историй болезни мне не передавали.

Я не отступал:

— Там в ней часть текста отмечена цветной заливкой. Кто отметил — Венский или ты?

Саша сдалась:

— Не я. Откуда ты знаешь? Хакнул мою машину.

— Пусть хакнул. Считаешь, нечестно? Тогда давай еще вспомним об этике, о врачебной тайне, о тайне исповеди.

…Фигня это все. Разговорчики в пользу бедных. В конце концов, не Сашка виновата, что моя история болезни пошла по рукам. Здесь подобные фокусы криминалом не считаются. На этой чертовой базе вообще людей нет, одни объекты исследования.

Саша промолчала, и слава богу. Возражения прозвучали бы слишком фальшиво. Мы здесь все и так уже объелись взаимной ложью, скоро из ушей польется.

— У меня к тебе просьба, Саш. Когда вернемся, дай мне, пожалуйста, посмотреть тот файл. Никто не узнает, обещаю.

Молчание.

— В конце концов, это ведь моя история болезни.

— Вот именно — твоя. Что ты там нового увидишь.

— Может, и увижу… Вообще-то я хочу проанализировать цветные куски. Разобраться, по какому принципу их выделили из остального текста.

— Зачем.

— Может быть, удастся понять, для чего меня держат на этой базе.

— Ничего ты не поймешь, Мишка. Просто приобретешь очередную фикс-идею. У тебя их мало?

Вот, значит, как она обо мне думает: параноик. По меньшей мере — эдакий мнительный тип. Здорово. Посмотрела бы на себя вчерашнюю. Из кого, спрашивается, фикс-идеи фонтаном бьют?

Ах, ну да. Как она посмотрит на себя вчерашнюю, если наша ночная стычка присутствует только у меня в голове. Интересно, что сегодняшняя Сашка думает о перспективе парадокса времени?

— Саш, я вспомнил Алю Луневу. Нашу аварию и все остальное.

— Ты мне уже вчера сказал.

О-па… значит, что-то все-таки было.

— Парадокс времени возможен? — в лоб спросил я.

— Опять двадцать пять. Миш, переклинило тебя. Я же объяснила: теоретически можно допустить что угодно, но это не повод носиться с каждым допущением как с писаной торбой. Ты так окончательно свихнешься, ей-богу.

— Не понял. Идея парадокса времени — моя?

— Ну, не моя же.

Все. Привет. Кто-то из нас уже окончательно свихнулся. Может быть и я. Немудрено, после стольких потрясений…

— Не надо было тебе прилетать на Землю, Сашка. Поднимать Элли Джонсон из мертвых.

Доктор отвернулась и тихо ответила:

— Миш. Для меня это все оказалось… не меньшим ударом. Не ожидала. Не понимаю, как можно так обращаться с людьми.

Стало холодно и безнадежно тоскливо. Жалко Сашку, себя, других. «Отстал — погиб, а здесь не богадельня…» Много маленьких человечков, каждый со своими тараканами в голове. Каждый умирает в одиночку, когда надо бы держаться друг за друга… А над всем этим — кукловод, который дергает за ниточки. Ему наплевать, что чувствуют куклы. Ему важно, что они делают.

Я потянул напарницу за руку, усадил к себе на колени, зарылся лицом в ее волосы.

— Не раскисай, Мишка, — ровным голосом сказала Саша. — По крайней мере, тут. Хочешь — пойдем обратно, на базу. Скажем, что мы не в форме.

— Не хочу.

— А чего хочешь.

— Тебя.

— Прямо здесь.

— Здесь и сейчас.

— С ума сошел.

— Ладно тебе строить из себя робкую овечку. Кто в аномальном море купался несколько дней назад? Или этого тоже не было?

— Всему есть предел. Я не готова трахаться по эту сторону от КПП.

— А я не готов идти на ту сторону. Не только трахаться. Вообще не готов туда идти. Хорош уайтбол или плох, но здесь мы свободны. Там нас дергают за ниточки. Мы с тобой будем заниматься любовью, а кто-то будет все это записывать на пленку, как полезный опытный материал. Я больше не хочу там жить.